— Ты о чем?
— О нас, о Москве. Ты ведь тоже из приезжих. Знаешь, здесь я с особой нежностью стала относиться к гламуру.
— По тебе и видно.
— Правда. Сначала я подумала, что надо всего-то внешне поменять стандарт. Гламур — это, Вер, совсем не глупо. Часто — это красивая сторона мудрости. Или хотя бы ума. Которые надо прятать. Это маска. Как у шута. У каждого времени есть своя маска. У нашего — гламур. Это наша броня. В мире городов, где число цифр в телефонных номерах семь и больше, — нужен не просто панцирь, нужна танковая гламурная броня. Отторжение вызывает не гламур, а жалкие пародии на него. Есть подражатели. Пустые. Но пустые есть и среди подражателей негламура.
— В Москве мы об этом не думаем.
— Там ритм другой, там можно спрятаться, — я тихонько подула в нос Гусле, она поморщилась, — в столицах много круглосуточных общественных мест: супермаркеты, общепит и т. д. А в провинции круглосуточные только понятия и состояния: дом, дружба, пьянство, отсутствие любви, желание любви.
— Поражаюсь, как ты хорошо сохранилась, — Вера забрала у меня Пусю, легла рядом на пол и положила котишку себе на грудь.
— Спасибо за комплимент, хотя уже месяц без салонных процедур.
— Я не про внешность.
— А секрет всё равно один — я много спала. И сплю. Вер, а внешне во мне за месяц поменялось что-то?
— Да, глаза. Были просто красивые, а сейчас то ли свет в них, то ли алкоголь.
— Во-о-от! А это второй секрет, дорогая.
— Колись.
— Я все время думала.
— О чем?
— Не о чем, а как. Как думаешь — вот что важно.
— И что ты поняла про это «как»?
— Я плыла. Мыслями. Сплошная чукотская песня, а не мысли были. Дрейфовала. Это приятно. Очень приятно. От этого глаза красивые.
— Так-так-так, а сейчас?
— Я гребу. Даже в мыслях. Не говоря про руки.
— Хорошо, не говори про руки, просто включи телевизор.
Я положила ей на грудь еще и Гуслю. Включила телевизор и пошла на кухню.
— Вер, тебе чай или кофе?
— Вина!
— Не вопрос!
На ступеньку лестницы я поставила Веркину бутылку с бокалом и свою чашку чая.
— Силь ву пле, мадам Вера, — произнесла, как положено, с ударением на последний слог и легкой картавостью.
По «Культуре» дирижировал Спиваков. Давали Чайковского. Я встала перед экраном. Вера лежала на полу. Слушали несколько минут молча. Потом Вера спросила:
— Слав, по твоему лицу не понятно: нравится тебе или нет. Вроде бы и слушаешь, но морщишься.
— Вер, мне нельзя симфонический оркестр так близко видеть.
— Почему?
— Не могу постигнуть: как могут быть музыканты такого уровня так дурно одеты. Играть такую музыку, и прекрасно играть, Вера! И в таких нарядах! Как это возможно?! Не понимаю.