— Вечера? Я почти сутки проспала? На полу?
— Утра, девонька! Мне к восьми на комбинат, ну, к девяти могу приехать, — он налил кофе себе и мне, — так что времени у нас в обрез. Давай окончательно просыпайся, и пошли работать.
Петрович пил кофе, я только вдыхала аромат. Пить и есть организм не был готов.
— Ну, работать, так работать, а идти никуда не надо — отсюда и начнем, — сделала еще один глубокий вдох, — как Вы считаете, что можно сделать с этой кухней?
— Честно? — Петрович налил себе еще полкружки кофе.
— И не щадите меня, пожалуйста.
— Я бы тут всё поменял и, в первую очередь, окно, — Петрович был доволен собой, он был уверен, что попал в десятку.
— Для начала предлагаю выбросить всё, кроме плиты, турки, кофейника и еще нескольких чашек и ложек. С особым цинизмом прошу отнестись к плиткам на потолке и стенах и тем двум мешкам в коридоре, на которые мне вчера не хватило сил.
— Однако.
— Прошу в комнату, Петр Петрович, — я показала ему направление распространения «революционного движения».
Петрович оглядел комнату.
— Неужели и здесь всю мебель будем с особым цинизмом изничтожать?
— В ходе подготовки помещения к ремонту мы должны израсходовать весь накопившийся в нас за жизнь цинизм.
— Предлагаю ограничиться твоей жизнью, потому как, если будем отматывать мою, то от всего дома ничего не останется. Даже котлована под фундамент.
— Эко Вас, Петр Петрович. А я думала, что в Шмелеве люди благостно живут.
— Кабы я в Шмелеве сызмальства жил, так может, пара этажей из трех бы осталась.
— А откуда Вы?
— Это не для утреннего разговора тема, давай дальше руководи.
— Хорошо, учту. Точно оставляем все книги, и телевизор оставим пока. Остальное — на волю. И с балкона, и из коридора. А главное — не забывайте про особый цинизм в отношении плитки на потолке.
— Что дальше делать, решила?
— Я, Петр Петрович, честно вчера хотела всё придумать и эскизы нарисовать. Я даже прилегла, чтобы лучше придумывалось, но совершенно неожиданно заснула. Вот, понимаете, так вышло. Но Вы же торопитесь на работу — верно? А к вечеру я всё разработаю в деталях. Вот только бы сейчас полностью квартиру освободить, чтобы мне думалось лучше.
Петрович стал кому-то звонить:
— Поднимайтесь.
Я напряглась. В сущности, что я знаю об этом человеке? И вот ранним утром он говорит кому-то совсем не добрым голосом, чтобы поднимались. Их много? Тех, кто должен подняться.
Петрович, видимо, прочитал весь этот бред на моем лице и сказал голосом, каким обычно говорил со мной:
— Львовна, если я один буду эти разрушительные работы проводить, то только завтра на работу приду. Так что придется тебе познакомиться с моими архаровцами. Знакомство будет недолгим, но оно будет.