— Теперь-то уж жизня впрямь должна начаться вольная.
— Землю трудовым крестьянам — это справедливо. Только и с наделом некоторым горько. У бедноты ни тягла, ни плуга, чтобы пашню-то угоить.
Крепких богатеев в Сарбинке не много: прасол, лавочник, сельский староста, Борщов с сыновьями да еще три-четыре семьи. На встречу с матросом никто из них не пришел. И беднота выкладывала свои горести откровенно, без оглядки. Были тут и «справные» мужики, но они тоже поддакивали. Кулак-мироед бедняцкую кровь сосал, да и хозяйства с достатком норовил к рукам прибрать. Унять богачей, оградить трудовых крестьян от напасти и эти были согласны.
Пока говорили мужики о своих заботах, Иван слушал, не перебивая. Потом, пристукнув крепким кулаком по колену, он твердо сказал:
— Все переделаем! Для того и власть брали.
— Так-то оно так. Декреты, какие ты читал, для люда крестьянского, рабочего да солдатского самые наинужные. Только опять же в Питере. За тридевять земель, стало быть. А у нас кто богат, тот и силен, тот и правит миром, — пощипывая кудлатую рыжую бороденку, выложил свои сомнения один из мужиков.
Это был плотник Еремей Ипатов, мужик грамотный, охочий до книжек, но обремененный большой семьей. Постоянная забота, как прокормить, одеть и обуть ораву ребятишек, выучила его плотничать. Лишь летом он крестьянствовал, а каждую зиму мыкался по ближним и дальним деревням, ставил срубы домов, подымал стропила, подводил карнизы, крыл крыши — словом, делал ту плотничью работу, при которой обходятся топором да пилой, без рубанка и фуганка.
И уж кто-кто, а Еремей по горькому опыту знал: у кого власть, тот может повернуть по-всякому. Свой брат-мужик, как был уговор, так он и рассчитывается. Если и попадется бестия, надует, так через волость управу найдешь. Но коль обманет кто из волостных чинов, из богатеев — правды потом днем с огнем не сыщешь.
— Однако за обман ты живо беса свербящего подсунешь.
Все засмеялись. Прошлую зиму надул Еремея купец Кормачев, свояк волостного старшины. Ну, Еремей и подсунул ему в новые хоромы этого самого беса. Как погода к перемене, к ненастью, так в углах ноет, свербит на все лады. А мороз подкатит — треск такой стоит, будто бревна в щепу колются. И отыскал купчина Еремея, взмолился: избавь от напасти, не то супруга ума лишится, деток родимчик хватит. Принародно все недоданное вернул и сверх того еще четверть горькой поставил.
— Меня-то обжулят — я беса подпущу. Секрет плотничий знаю. А как весь мир тут объегорят?
— Кто объегорит-то?
— А кто найдется попроворнее. Когда царя скинули, тоже все глотки драли: свобода, свобода! А власть как была у богатеев, так у них и осталась. И ныне опять ждем, когда нас вольной жизнью, как орехами на посиделках, одарят.