Мы вошли в гостиную. Скрестив руки на животе, он стоял спиной к окну и осматривал комнату. Козырек его фуражки засалился и блестел.
– Ну, думаю, фуры на семь с половиной тонн будет достаточно. Тут всего-то раз плюнуть… Совсем немного добра. Я приеду в субботу утром, а в воскресенье вы уже будете завтракать на новой квартире. Там очень красиво. И центральное отопление. Тебе понравится.
Мать кивнула, хотела что-то сказать, но лишь задрожала и вздохнула. Она держала платок под носом, а дедушка Юп застегнул свою спецовку.
– Послушай, девочка, не лезь в бутылку. Такое бывает. И в благородных семействах гораздо чаще, чем в простых. Мужики, они – кобели, им нужна стая. Думаешь, я был другим? Марте тоже досталось. Вернее, я хочу сказать, что многое чего скрывал от нее, но ей все равно пришлось пережить немало. Одним словом: стоит ли из-за этого изображать из себя прокурора? Что это даст? В конце концов, все будем лежать в одной постельке, глубоко под землей.
Мать шмыгнула носом, сглотнула, а Софи взяла ее за руку. Когда она взглянула на мать, я впервые заметил у нее две вертикальные складки между бровями, очень нежные, как прожилки на листочках.
– Мамочка, что случилось?
Она покачала головой, сунула платок за манжет.
– Ничего, малышка, ровным счетом ничего. Я вот как раз обдумываю, подойдут ли там гардины. Ведь они были сшиты на заказ.
– Да ладно, что не подойдет, переделаем. – Дедушка Юп потрепал меня по волосам. – Верно, мой маленький помощник по покойничкам. Хочешь еще разок поработать на меня?
Рука на голове была тяжелая, я вывернулся и сказал:
– Не-е.
Он ехидно так засмеялся.
– Могу понять. Я ведь не плачу за чужой труд. И мертвые всегда такие скучные. Лежат себе, даже рта не раскрывают. Нет, чтобы что-нибудь веселенькое рассказать… Корчат печальные рожи, складывают руки на груди, позволяют причесать себе брови и даже спасибо не говорят. Ну, ладно, до субботы. Всего хорошего!
Он медленно спускался вниз. Ступенька за ступенькой. Лестница стонала. Мы с сестрой смотрели ему вслед, как он протиснулся за руль, достал из бардачка сигару. Уже смеркалось, но фары он не включил, медленно повернул в конце улицы, и все окна вокруг, огни в жилых комнатах и на кухнях, искаженно отразились в отлакированных боках его катафалка.
На ужин был картофельный салат и гусиная грудинка. Мать привезла еще смальц, половину окорока, домашние копченые колбаски и форель. Сама она ничего не ела. Сидела с нами и курила. На вороте блузки светло-серое пятно, наверное, от слез, со следами туши для ресниц. Вдруг она посмотрела на меня.