Она подоткнула одеяло вокруг бедер и откинулась на деревянную спинку кровати с резными фруктами – яблоками и виноградом. Потом понюхала сигарету, закурила и, прежде чем выпустить дым, сплюнула табачную крошку. Я подошел к маленькому письменному столу, усыпанному десятком фотографий на паспорт. На большинстве из них на лице у нее виднелись прыщи.
– Ну и когда ты съезжаешь?
Наморщив лоб, она пристально смотрела на тлеющую сигарету.
– Не въехала. Это шутка?… Что ты такое говоришь? Зачем мне съезжать?
– Ну, если ты теперь работаешь… То можешь и квартиру снять или нет?
– Ты что, рехнулся? Будучи ученицей?
– Или переехать к своему другу.
– Какому другу?
– Ну, к этому, у которого мотоцикл «крайдлер».
– К Джонни? – Она хмыкнула. – Ну, ты даешь! Да я ему даже ноги целовать не позволю. Или ты считаешь, что он симпатичный?
– Да не знаю я. Нет, наверное. И все время дерется.
– Вот именно. – Она посмотрела на клубы сигаретного дыма под лампой. – Он сильный.
– Но совсем не подходит тебе. У него такие шрамы.
– Где это? А, ты имеешь в виду под подбородком? Ну, да… На мужчинах шрамы не выглядят так отвратительно. Скорее даже наоборот, подогревают интерес.
– Как бы не так. У моего отца тоже вон полно шрамов. Еще с войны и от ударов камней в шахте. И угольная пыль в них въелась. Если б у меня было столько шрамов, я сделал бы себе пластическую операцию.
Она прикрыла глаза, а на лице у нее заиграла снисходительная улыбка. В волосах застряла пушинка.
– Так твоя мать ложится сейчас в больницу?
Я пожал плечами, сел на стул.
– Понятия не имею. Надеюсь, что нет. Иначе мне придется целыми днями пасти сестру.
– Ну и что? Маленькие девочки такие сладенькие. Они так за тобой увиваются. – Она выпустила носом дым и стряхнула пепел на край крышки от баночки с кремом, стоявшей под ночником. Внутри лежала обсосанная карамелька. – Тогда у тебя была бы свободная хата, ты мог бы пригласить приятелей и свою подружку…
– Кого? – Я подтянул ноги на сиденье, обхватил колени руками. – Нету у меня никакой подружки, ты чего! Мне всего двенадцать.
Она кивнула. На карамельке – налипшие кусочки стриженых ногтей.
– Ну, ты ведь уже подрачиваешь?
Я почувствовал, как горит лицо, словно меня подключили к току. Маруша захихикала.
– Бог мой! Что я такого сказала! Ты весь красный!
– Вовсе нет.
Слова застряли в горле. Мне не хотелось разговаривать на эту тему, и я сделал вид, будто зеваю. Маруша запрокинула голову и выпустила несколько ровненьких колечек дыма под потолок. Потом почесалась под одеялом.
– Не кисни… Скажи, а что все-таки у твоей матери?