– Как что? Я же сказал – желчный пузырь.
– Понятно. Мне кажется, она все время тебя колотит. Что ж ты так ее достаешь? Ты ведь милый мальчик, правда?
– Понятия не имею. Да и бьет она меня не очень часто.
– Рассказывай! Мне все слышно. Почти каждую неделю. Она о вас поварешку разбила.
– Не говори, чего не знаешь. Софи еще маленькая. А я иногда такое отмачиваю. Из школы сбегаю, или еще чего. А то прихожу весь в грязи…
– Все равно это не повод, чтобы бить ребенка.
– Ну, уж прямо! А тебе не влетает? Твой отец тебе тоже вклеивает.
– Чей отец? У меня нет отца.
– Ну, Горни. Когда ты собралась в церковь в короткой юбке. Помнишь?
– Это мое дело. И если он меня еще хоть раз тронет, я точно пожалуюсь Джонни. Тот встретит его после смены у выхода из шахты. – Подложив под затылок подушку, она откинулась в угол, протянула мне недокуренную сигарету. – Мне уже почти шестнадцать. И я никому не позволю собой командовать. Не будешь так любезен… – Она почмокала губами. – На вкус как солома.
Я встал, затушил бычок о жестяную крышку, а она сняла подаренные ей колечки, четыре штуки, и положила их на подоконник. Потом потянулась, зевнула, а я подошел к кровати и показал ей свою рану – медленно заживающую мякоть большого пальца.
– Гляди. У меня тоже будет шрам.
Ухмыляясь, она схватила мою руку. Ее пальцы были теплыми и сухими, и когда она наклонилась, я смог заглянуть ей за футболку, увидеть золотой якорек, висевший на тонкой цепочке промеж грудей.
– Никакого шрама не будет, малыш. Так, царапина.
Я сглотнул.
– Нет, будет шрам.
Рука начала дрожать. Она держала меня не слишком крепко, но и не отпускала, поглаживая кончиками пальцев мою ладошку, совсем нежно, будто воздух перебирала. Потом, смеясь, посмотрела мне в глаза.
– Опять покраснел. Тебе нравится?
Я помотал головой, отпрянул назад, возможно, немного резко. Коврик у кровати заскользил под ногами, и я наступил на пластинку Удо Юргенса[8].
– Ах, черт. Я не нарочно. Прости, пожалуйста.
– Ерунда. – Она опять легла на подушку. – Тем более, что это пластинка твоей матери.
Я нагнулся и, чтобы скрыть оцепенение, сел на корточки. У нас было только три пластинки: одна – Криса Хауленда[9], вторая – Риты Павоне[10], а третья – Билли Мо[11]. Эту я видел впервые.
– Что-то новенькое? Должно быть, купила в городе. И как? Ничего?
– Не знаю. Сойдет. Можешь забрать ее назад.
Она натянула тонкое одеяло до подбородка и высунула наружу ноги, так что я смог разглядеть пальцы с темным лаком на ногтях. В некоторых местах она закрасила им и кожу.
– Зачем? Раз мама дала ее тебе, значит, можешь слушать и дальше.