Вот что, девоньки мои, начала мамика, дедушка ваш был убит, а с ним еще много народу убили. Я вам расскажу, что знаю, а вы постарайтесь запомнить на всю жизнь: что угодно может случиться, даже самые большие злодейства, и есть много примет, что люди опять собираются убивать друг друга, – и сейчас, родные мои девоньки, дела обстоят очень плохо (лишь позже, когда мы уже вернулись в Швейцарию, до нас дошло, что мамика была в то лето единственным человеком, кто говорил о том, что, по всей вероятности, будет война).
Вы спросите, откуда я это знаю? Я, старая темная баба?
Не знаю, но у меня очень тяжелые предчувствия, и мамика подняла на нас свои серо-голубые глаза, помолчала, и ясно было, молчит она не только потому, что собирается с мыслями.
Мы с папуци всегда жили среди животных, для крестьян это самое привычное дело. Знаете вы, что это значит: «жить среди животных»? К лошадям своим, коровам, свиньям, гусям, уткам и другой живности мы всегда относились, как к части нашей души. То есть научились слушать их по-всякому, как только можно себе представить.
Во дворе у нас было четыре собаки, и мы знали, как они лают, если приближается чужой; знали, что первым всегда начинает гавкать Лохматый, а остальные поддерживают его чуть позже, но глуше, спокойнее. В 1942-м, когда к нам в первый раз пришли фашисты, было раннее утро, уже светало, мы все сидели за столом, папуци, ваш отец, дядя Мориц и я. Тут Лохматый залаял, и мы перестали есть, но не потому, что он залаял, а потому, что залаял как-то странно: гавкнул пару раз – и все стихло. Папуци встал, посмотрел на нас на всех, сказал, чтобы мы не двигались с места, быстро помыл руки и вышел.
Я, конечно, не смогла на месте усидеть. Через заднюю дверь тихонько выбралась в сад и оттуда смотрела и слушала, что происходит. Во дворе было три человека в форме, я их никогда раньше не видела, пришли они, должно быть, пешком или на велосипедах приехали, а сейчас стояли, сложив руки на груди, у колодца. Лохматый сидел неподвижно, совсем рядом с ними, подняв уши, будто команды ждал, и это было уже совсем непонятно. Папуци тихонько свистнул ему сквозь зубы, и пес убежал на свое место. Один из мужчин шагнул вперед и, не поздоровавшись, сказал: Кочиш, нам нужны такие люди, как ты. Мы слышали, у тебя чутье хорошее и голова работает. И лошади твои – лучшие в этих местах. Словом, человек этот вроде хвалил вашего деда, но голос его был неприветливым, он говорил резко, и ясно было, что этот человек привык отдавать и выполнять приказы.
Я видела только спину папуци и никогда не забуду его тяжелые руки. Он не знал, куда их деть, ни в карманы сунуть, ни за спину заложить, и для меня это было очень странно. Но при этом стоял он гордо и прямо.