Едва услышав о новостях, почтенный гражданин Чагин решил принять в грядущих событиях активное участие — сбрил бороду, собрал пожитки и отправился в город, на встречу с таинственными сподвижниками, если верить нотариусу Мазуру, размахивающими удостоверениями сотрудников МГБ НКВД и передвигавшимися в машине с правительственным номером.
Кто были люди, подобравшие Чагина на проселочной дороге и снабдившие его самой настоящей копией свидетельства о собственной смерти? Наверняка кто-то из множества корреспондентов Александра Августовича, по сию пору пребывающий у власти… Лучше и не думать про такое! — зажмурил глаза Николай Павлович, старательно стирая из памяти имена, фамилии и девизы из эпистолярного наследия покойного фон Штерна….
Вообще-то, не стоит все так усложнять, тут же одернул Прошкин сам себя: копию свидетельства о смерти писал нотариус Мазур, он же штабс-ротмистр де Лурье, он же давний знакомый отца Феофана… Может, все обстоит куда проще и реалистичней?
Чагин просто позвонил из колхозной амбулатории нервному экс-штабс-ротмистру, которого хорошо знал, и тот немедленно приехал на встречу с социально активным старцем. Какой девиз был у милейшего де Лурье? «Служу и покоряю». Девиз комиссара… Нет, не красного, конечно. Комиссара Ордена. По функциям в Ордене комиссары, как догадался Прошкин, прочтя переписку, что-то вроде него самого, то есть своего рода орденское НКВД — лица, ответственные за соблюдение Устава, внешнюю конспирацию и внутреннюю безопасность…
Прошкин запоздало понял: в жизни действительно нет ничего случайного — ткнись он солнечным днем семнадцатого июля в третью нотариальную контору, он тоже не застал бы нотариуса, как не застал его в первой нотариальной конторе. Возможно, его встретила бы табличка «ремонт» или оказалось бы, что государственный служащий болен. Словом, коллега де Лурье, после общения с Феофаном, жаждал лично познакомиться с «Хранителем и ревнителем бдительности», в миру носившим фамилию Баев, и принял для этого необходимые меры…
Впрочем, познакомиться с Сашей он хотел еще с той самой минуты, когда объединил усилия с решившим «скоропостижно скончаться» отцом Феофаном. Мудрому старцу требовалось как можно скорее известить молодого «Хранителя» — Баева, подвергавшегося ежесекундной опасности, о грядущих серьезных переменах международной ситуации, как для СССР, так и для всей Европы: помнится, когда Прошкин посетил отца Феофана накануне памятной ночи, премудрый старец как раз штудировал Пакт о ненападении, опубликованный в газете, изданной на пару месяцев раньше положенного. Видимо, неожиданная политическая новость здорово повлияла на планы бывшего служителя культа, да и для Александра Дмитриевича она была весьма существенной…