Исаев подполз поближе к опушке и негромко свистнул, но Витя, видимо, не услыхал. Тогда Исаев свистнул погромче. Витя остановился, оглянулся по сторонам и затем, хлопая себя по ногам прутом, поскакал, будто верхом на лошади, к лесу.
— Витя! Сюда! — окликнул его Исаев.
— Дядя Яша, вот хорошо, — зашептал Витя, ложась рядом. — И дядя Миша тут? А я вас уже, ой, сколько жду!
— Зачем?
— Как — зачем? Я теперь все знаю.
— Ну уж и все?
— А вот…
И Витя рассказал примерно то же, что узнала Конькова от Токаревой. Но на окраине поселка он еще видел закрытые машины с антеннами — наверное, радиостанции. Одну кто-то недавно сжег, а одна осталась. Ее только перевезли метров на пятьсот левее. Пушек в селе сейчас нет: возле бочек с горючим днем ходит один часовой, а на ночь выставляют двух. На территории рынка и свиносовхоза, «ой, как много всяких машин, грузовых и легковых». Немецкий начальник часто уезжает, но вот уже три дня он сидит в школе, то есть «в ихнем штабе». Пулеметы стоят не только на чердаках, но и возле моста через Угодку. К лесу немцы не подходят, но, когда в село приходят танки или броневики, они поворачивают пулеметы в сторону леса. А самая главная сволочь среди гитлеровцев — их комендант Рузе или Ризер.
— Большое спасибо тебе, Витюшка, — поблагодарил мальчика Исаев, — Доложу о тебе командиру.
— А теперь он мне даст наган?
— Ну, этого я не знаю. Может, и даст. На кой он тебе?
— А может, я какого фашиста пристукаю?
— А тебя схватят и повесят.
— Не схватят. Я не боюсь. Вы вот не боитесь?
— Мы-то? — Исаев никогда не задумывался над таким вопросом. Но мальчик ждал ответа, и Гурьянов, опередив Исаева, твердо произнес:
— Нет. Это пусть немцы нас боятся. Мы еще им дадим жару… Ну, скачи отсюда. Только осторожно.
— А когда опять приходить?
— Дня через три.
— До свиданья, дядя…
Витя снова взмахнул прутом и, будто играя, поскакал вприпрыжку в поселок.
…Распрощавшись с Токаревой, Конькова пошла по улице, бережно неся в руках горшок, наполненный «святой водой».
Все ярче и ярче светило солнце. От ночного ненастья и следа не осталось. Разведчице в ее теплой одежде было жарко, но она шла, не торопясь, не обращая внимания ни на часовых ни на прохожих, и делала вид, что озабочена только одним — донести до дома «святую водицу».
Больше всего волновалась Маруся, когда, свернув с улицы, направилась задами к опушке леса. Ведь если в этот момент на нее обратит внимание какой-нибудь гитлеровец — чего, мол, баба в лес идет? — тогда ее могут задержать. Но, к счастью, этого не случилось. Никто не повстречался.