— Значит, так, Степанида Михайловна, — негромко говорил Курбатов, — твой дом вроде как местом явки станет и для моих связных, и для связных партизанского отряда. Не возражаешь?
— Отчего же. Коли надо, так и будет.
— Укрыть людей сумеешь?
— Уж я-то схороню, ни одна живая душа не увидит.
— Смотри, Степанида Михайловна. Сама понимаешь, на что идешь.
Губанова ничего не ответила на это предупреждение, пригладила рукой волосы и предложила:
— Выкладывай дальше, секретарь, что еще-то надо А стращать нечего, я не пужливая.
И Александр Михайлович продолжал наставлять Губанову, подчеркивая, что ее главная задача, главная цель — осторожно, исподволь вести работу среди населения, внушать односельчанам уверенность в скорой победе Красной Армии и возвращении Советской власти, раздавать надежным людям или подсовывать во дворы, в избы листовки, газеты, сводки Совинформбюро, которые будут доставлять в Белоусово связные от Курбатова или Гурьянова.
— А как же я его узнаю, связного твоего? — спросила Губанова.
— Договоримся так. Если кто придет от меня, он скажет: «У вас сапог, хоть рваных, продать не найдется?» Ты ответишь: «Мужика в доме нет и сапог нет». Тогда присланный передаст привет от Михайлыча или от Алексеича, и ты будешь знать, что это — связной. Ну как, запомнишь? — спросил Курбатов, невольно любуясь суровыми, строгими чертами лица этой женщины.
— Не беспокойся. Запомню.
— Отлично. Если кого приметишь, пригодного для нашего дела, сообщи. Тебе же легче будет с помощниками.
— Это как сказать… Там видно будет. Но ты надейся и не сомневайся…
Курбатов крепко пожал жесткую руку ткачихи и вышел от нее с чувством облегчения и радости. Первый шаг сделан, первая «точка» поставлена. Лиха беда начало.
В Белоусове ему довелось встретиться еще с одним человеком — стариком Шаховым, который жил на окраине села вдвоем с женой. Завидев Курбатова, Шахов, старый солдат, воевавший с немцами еще в империалистическую войну, не то серьезно, не то шутя взял под козырек и не без ехидства спросил:
— Отступаем, товарищ начальник?
— Всему свое время, — уклончиво ответил Курбатов. — Придет время, и наступать будем.
— Так, может статься, вам для будущего наступления какая подмога нужна?
Шахов уже опустил руку и испытующе поглядел на секретаря райкома. Крепкий жилистый старик с темным морщинистым лицом и хитро прищуренными глазами, он отличался ехидным нравом и привычкой к крепкому соленому слову. Но ехидный нрав, иногда досаждавший председателю сельсовета или какому-нибудь неопытному районному работнику, и не всегда уместное ворчанье старика были только шелухой, под которой пряталась добрая, умная и преданная душа советского человека. Шахов был одним из самых рьяных активистов села Белоусова и не раз выполнил просьбы и поручения Гурьянова и Курбатова. И хотя зачастую с «местной властью» в селе он не ладил и критиковал порядки в сельсовете и правлении колхоза, все же за колхоз «болел нутром» и не раз говорил, что Советская власть — правильная власть, а партия «за всех крестьян и рабочих печется денно и нощно».