Сколько с тех пор прошло времени, понять было невозможно, поскольку рассказчик не расставлял исторических вех, даже не отделял толком одно событие от другого.
Племя осело прямо на рудном поле и стало из поколения в поколение закапываться в землю. Сначала пустую породу выносили наверх, но со временем оказалось, что ее можно просто складировать в ранее выбитые пустоты. Когда-то жили в хижинах на поверхности, пасли скот для пропитания, одежды и обрядовых действий. Потом пошло одно к одному: климат стал более суровым, и степь оскудела, но сформировалась система караванных путей, по которым купцы, в обмен на металл, готовы были доставить все, что угодно. Жрецы, однако, брали лишь необходимое: скот и топливо, иногда немного корма, чтобы не забивать сразу все поголовье. Строительство хижин постепенно вышло из моды — на многих участках песчаник хорошо держит своды, обвалы редки, и при этом под землей нет зимних буранов и летнего зноя.
Племя то вымирало почти поголовно, то вновь размножилось. Каким-то хитрым путем жрецы вычислили-таки связь между эпидемиями и караванами из внешнего мира. Решение было простым и мудрым: минимум контактов, изоляция — залог здоровья. В конце концов племя превратилось во что-то очень большое — чуть ли не целый этнос или нацию-изолят.
То, что Николай сначала принял за неровно вырубленный пол, оказалось картой, схемой или планом владений Зеленой Богини. Правда, для шпионов этот документ оказался бы бесполезным, поскольку понять постороннему, что тут в какой проекции изображено, было невозможно, и, самое главное, отсутствовал масштаб. Объяснения жреца звучали примерно так:
— Тут обитает племя людей, делающих орудия; вот здесь и здесь — места народа, который шьет одежду и обувь; под ними и над ними живут люди, убирающие отходы…
И так далее. Жрец тыкал палочкой в бугорки, канавки на полу, и было совершенно не ясно, что такое, например, племя разделывающих туши — десятки, сотни или тысячи людей?
Николай почти перестал слушать и усиленно пытался определить на схеме положение знакомого ему участка подземелья. Ничего у него не получалось или, точнее, получался сущий бред: жилая и рабочая зоны расположены между вон тем бугорком и вот этой канавкой. Но если это действительно так, если всюду соблюдена пропорция изображения и реальности, то… Это даже не город, это черт знает что!
Потом жрец заговорил о каких-то сложностях и тонкостях главного таинства, о глубоком мистическом смысле и высоком этическом значении той миссии, которую он, Большой Человек, должен исполнить. В конце концов, Николай настолько одурел от всего, что это стало видно, как говорится, без очков. Жрец то ли сам устал работать языком, то ли решил проявить гуманизм: он закончил рассказ какой-то мудреной патетической фразой и пообещал, что вскоре Большой Человек увидит все своими глазами. Николая отвели обратно в каменный мешок, но люк в этот раз закрывать не стали.