"Какие сантименты! — иронично отреагировал внутренний голос на его посыл. — Не беспокойся, дружище. Старый вояка и без нас понимает приближающуюся катастрофу. Наша задача отодвинуть ее и по возможности найти свет в конце туннеля. И первый наш шаг – это достать доки на операцию «Багратион». Русские так ее назвали."
"«Багратион»? А ты мне об этом не говорил."
"А ты, капитан, глубже покопайся в моей, а равно и твоей памяти и не то еще выудишь".
"Спасибо учту. Смотри только, не проболтай эти сведения дяде Гельмуту. Иначе мы взорвем его окончательно. Но, все-таки, как тебя зовут?"
"Ты правильно думаешь, Франц. Еще не время посвящать генерала в эту тайну Генштаба русских. Держу пари. Он сейчас опрокинет стопочку и пойдет нам навстречу. Он тщеславен, и наш рейд, если все удастся, будет блестящим поводом выдвинуться по служебной лестнице. А зовут меня… Клаус. Клаус Виттман", — и в это время, где-то в глубине правого полушария Ольбрихта, слетевшая улыбка напарника, второго «я», невероятно-тонкой и теплой пеленой обволокла его душу. Франц даже вздрогнул и повел плечами от полученного удовольствия, от нахлынувшего чувства взаимопонимания со вторым «я», которое словно медовый бальзам согревало и склеивало его раздвоенную личность в единое целое.
Генерал после продолжительной паузы, отвел недоуменно-гневный, но уже затухающий и несколько подавленный взгляд от Франца и, прихрамывая, подошел к серванту. Затем взял бутылку коньяка и сделал привычное движение рукой. Машинально, не чувствуя вкуса, выпил порцию превосходного напитка.
"Это бред! Это невероятно! Это воспаление мозга контуженного юнца! Вот что это! Доказательств у него нет, и не может быть! Или есть?… Хотя все что он сказал можно предугадать и не надо для этого быть умником. А датой наступления, конечно, может быть 22 июня. Это день нашего триумфа и, наверное, катастрофы. Русские любят всякие совпадения. Но каков его племянник! Какой аналитический ум! За ним раньше такого не наблюдалось. Странно, но что делает с людьми контузия?! Очень странно… Я назвал Франца племянником… Вот бы был у меня такой сын?!"
— Хорошо, хорошо Франц, — генерал, наконец, придвинулся к нему ближе, закончив свои потаенные раздумья, и был уже весь внимание, так и не задав ему ни одного вопроса после услышанной информации, лишь глаза его лихорадочно блестели, выдавая волнение и большой интерес. — Говори, что ты придумал.
— Операция будет проходить в три этапа, — начал убежденно говорить резковатым берлинским, а иногда более мягким вестфальским баритоном Ольбрихт.