— О чем ты, мама? Я тебя не понимаю. Просто немецкий офицер придет к нам в гости вечером. Он обещал. А выпустил вас потому, что добрый и я его очень просила.
— Так он тебя не трогал? — воскликнула с потаенной радостью мать, и прижала Веру к себе. — А я уж подумала, грешным делом, что немец надругался над тобой.
— Мама! Ну что ты такое говоришь? Не говори так больше. Это глупо, — девушка с обидой фыркнула. — Давай лучше приготовимся к встрече. Надо убраться и стол накрыть. И вот еще, — Вера дотронулась до материнской руки. — Только не беспокойся. Несколько дней тебе и детям придется пожить у соседей. Немцам понравился наш дом. Они на время возьмут его под гостиницу. За это нам будет оказана помощь. И вообще, все будет нормально.
— Вера! Что ты сказала? — Акулина высвободила свою руку и строго посмотрела на дочь. — Они же враги! Как может при них быть нормально? Они топчут нашу землю, убивают стариков и детей. Минск, сказывали, сожжен дотла. А сколько наших солдат в плен попало? Страх божий. Они же фашисты! Как может быть при этих извергов нормально? Ты думаешь, что ты говоришь?
— Мамочка, ну что ты раньше времени паникуешь? — спокойно возразила Вера. — Немцы ведь тоже люди и среди них бывают плохие и хорошие. Ты лучше меня знаешь, что среди своих, бывает больше врагов, чем среди чужих людей. Или я ошибаюсь? — Вера с интересом посмотрела на мать искрящимися васильковыми глазами, ожидая, что та скажет.
Акулина растерялась. Она была в недоумении. Она не могла поверить, что это говорит ее дочь. Ее отличница и комсомолка.
— Что ты молчишь, мама? — Вера продолжила разговор. — Что случилось с моими дядьками и твоими братьями? За что их раскулачили, а затем расстреляли? Скольких, троих или четверых? Чем свои НКВДэшники лучше фашистов?
— Замолчи, Вера! — крикнула мать, оборвав поток крамольных вопросов дочери, и в испуге оглянулась по сторонам. Но видя, что в хате они только одни, остальные дети во дворе, раздраженно добавила: — Не тебе судить о том времени, дочь. Это разные вещи. Был бы жив отец, ты бы не позволила себе лишнего говорить матери. Давай прекратим этот разговор.
— Нет, мама, нам судить, — не отступала Вера. — Именно молодому поколению судить о вас, — она резко поднялась со скамейки. Лицо ее от волнения и напряжения разговора покрылось красными пятнами. — Почему столько людей репрессировано. Почему мы живем в такой нищете, что приходится зимой в лаптях ходить? Притом изнываем на колхозном труде, отчитываемся за каждый колосок. Почему нашу родную Белоруссию немцы захватили за месяц войны? И где наша хваленая Красная Армия? Это она, отступая, забрала у нас Пашку. Что ты молчишь?