Пульс не унимался. Вдруг решив, что он вправе и вполне способен вести беседу, он продолжал в том же духе:
— Какая несправедливость, что Миша ушел от нас в расцвете лет и таланта!
Мне это начало надоедать. В запасе у Пульса — мешок трюизмов. Если его не угомонить, он еще долго будет поливать нас словесным поносом.
Я подняла глаза от тарелки, с тем чтобы сказать этому болтуну, что я о нем думаю, и в этот момент он заявил:
— Несладко теперь придется Денису.
Все удивились. Причем так явно, что Пульс немного смутился.
— Чего ж хорошего, если подозревают в убийстве... — скороговоркой пробормотал он и тяпнул водки.
Молчание (или, точнее, полумолчание) разрушилось после этого высказывания. Заговорили разом:
— Кого подозревают в убийстве?
— Дениса? Не может быть!
— При чем тут Денис?
— Откуда вы это взяли, Лев Иванович?
Но Лев Иванович загадочно молчал, потупив глазки. Меня не удивило то, что он ляпнул очередную глупость; в конце концов, Пульс — известный сплетник и ябеда. Меня возмутило то, что он приплел сюда Дениса. Разумеется, мы сейчас быстро закроем его фонтан, но не можем же мы день и ночь ходить за ним и затыкать рот кляпом! Он растреплет свои «новости» повсюду, и шлейф гадости, порожденной противным Пульсом, еще долго будет тянуться за Денисом. Об этом заговорят на студии, в театре и так далее...
Как меня раздражает в артистах то, что они готовы принять на веру любую дичь! И чем мелодраматичнее она звучит, тем лучше. Брошенные дети, оскорбленные отцы, обиженные жены и прочее подобное... Большая часть всего этого бреда чаще всего оказывается либо полуправдой, либо вовсе неправдой. Но никто же не будет разбираться! И несчастный объект сплетен, обкаканный с ног до головы, потом вовек не отмоется... Даже если найдется кто-то, готовый за него заступиться. Клевета — страшное дело. Я считаю, за клевету надо судить, как за изнасилование...
— Лев Иванович, — заговорила Мадам, и все сразу смолкли. — Объяснитесь, пожалуйста.
Вот так, коротко и ясно. Пульс, несомненно, тут же почувствовал необходимость объясниться. Он надулся, обвел нас обиженным взором и сказал:
— Я говорю правду. В убийстве подозревают Дениса. Перед тем как прийти сюда, я зашел к нему и собственными глазами видел, как его уводили.
— Кто уводил? — спросила я охрипшим голосом.
— Милиция, кто ж еще!
— И вы не заступились за него?
— Тоня! — взвыл Пульс. — Да как я мог за него заступиться? Что я должен был сделать? Подраться с оперативниками? Вы не можете требовать этого от меня. Я слабый, я больной...
— Вы могли заступиться словесно, — поддержал меня до того молчавший Константин Сергеевич.