В тот вечер я понял, как можно проиграть свой дом, жену и последнюю рубашку. Моцарт ждал нас в машине, он сидел на водительском месте. Несомненно, он был единственным, кто мог повести машину.
Апрель — жестокий месяц не только для легковерных, но и для моих ног. Я подал сотни порций фаршированных мидий, маринованной семги, антрекотов под зеленым соусом или соусом из сыра рокфор. Это еще ничего, вот в прошлом году я разодрал две пары туфель, мои ноги так отекли, что стали больше на два размера. Никакие туфли не выдержат двести тарелок в день. Я все перепробовал, даже ортопедические.
С девяти утра до полуночи я только и делал, что открывал и закрывал кассу, запускал кофеварку. В два или три часа дня я закрывал ресторан и выходил передохнуть. Я лежал на траве, вместе с голубями, влюбленными и кошками, и передо мной было только голубое небо. Вечерами я тупо смотрел, как колыхается под платьем грудь Сесиль. До самой ночи. Тони в это время выглядел не намного лучше меня.
К часу ночи я поднимался к себе под крышу. Я принимал душ, валился на диван и утыкался в какой-нибудь детектив или триллер. Когда так выматываешься, необходимы секс, большое пространство и страх, желательно все вместе и сразу. Если фильм не зацепит вас чем-то самым примитивным, вы не досмотрите его и до половины. Мои веки совсем отяжелели, как и ноги. А стопкам книг, корешки которых пылились у стены, придется ждать до зимы.
В покере всего существует одиннадцать комбинаций карт.
Если бы мне не нужно было каждый день работать, я бы хотел писать книги. А так мне всегда не хватает времени и смелости, чтобы написать то, что я хочу. Получается, что мне нужно или серьезно болеть, или сильно страдать. А ничего такого со мной не происходит, каждую минуту моей жизни я испытываю страшную злобу. Смотрю на женщин, на солнце, на животных, на людей, которые по-настоящему работают, и не нахожу времени, чтобы написать то, о чем думаю. Хотя у меня в голове столько всего. Стоит мне только открыть глаза — и я начинаю мечтать. Иногда я думаю, что мечтать — это значит жить.
Она сидела чуть ниже меня, я заметил ее, когда любовался островами, блестевшими на солнце. Было, наверное, около семи часов вечера, она сидела на уступе скалы со школьной тетрадкой на коленях и писала. На ней было маленькое черное хлопчатобумажное платье, открывавшее ее ноги и спину.
Если бы я хотя бы на секунду мог представить, как удивительно прекрасно ее лицо, склоненное над тетрадкой, я бы никогда не осмелился преодолеть те несколько шагов, что отделяли меня от нее.