После тех первых, довольно болезненных месяцев она научилась игнорировать разного рода остроты, когда Макс и Паола появились в СМИ в безупречном виде, и когда те, кто стали верными друзьями по курсу, вне университетского бара в конце года обсуждали план летнего путешествия, поехать в которое ее, конечно, не пригласят. Сначала это огорчало ее — она бы с удовольствием отправилась в туристическую поездку по Таиланду или Южной Америке или в любое другое место, выбранное Софи Эллертон и Мэнди Босворс. Но у нее был Генри. Несколько раз за то время, пока она училась в университете, Амбер задавалась вопросом, что было бы, если бы у нее не было Генри… все было бы иначе? Наверное, ей пришлось бы туго? Мадлен часто говорила ей, насколько важна ее внешность — то, как она держит подбородок, немного выше, чем все остальные; едва заметно сдвинутые брови, и этот леденящий, пронизывающе голубой цвет глаз, — но Амбер всегда отмахивалась от ее слов. Мадлен говорила, что ей пришлось долго собираться с духом, чтобы заговорить с ней об этом, и все же сначала она подошла с этим вопросом к Бекки. «Остыньте, Сэлл», — было ее любимым выражением. Но Амбер просто не замечала этого.
— Итак, скажи мне… как на этот раз твой папочка собрался облегчить тебе жизнь? — снова спросил Генри, вернув ее из воспоминаний к реальности.
— Макс тут ни при чем! — Амбер вдруг прослезилась. — Я в состоянии сама найти работу, и ты знаешь об этом. Я подам заявку на прохождение практики в клинике. Это продлится всего лишь одно лето, и потом снова вернусь в Лондон, и мы сможем… продолжить наши отношения.
— Да, точно. Конечно. Продолжить. И что, черт побери, я буду делать в это время? — Тон Генри был такой удрученный. Он отвернулся от нее. Амбер вздохнула.
Сложно было угодить всем. Она хотела показать Максу, что три последних невероятно сложных года, проведенных в университете, не прошли даром. Конечно, у нее была всего лишь первая степень, но, как заметил Макс, этого и следовало ожидать. Он не сказал открыто, но смысл был ясен и был он таков: наследие умов Сэллов причиной всему, а не заслуги Амбер. Он даже ни разу не поинтересовался ее жизнью в университете, нравится ли ей там или нет и тем, что она планирует делать дальше. Каким-то образом ее достижения были приписаны ему. После того разговора она выскочила из-за обеденного стола вся в слезах.
— Послушай, это всего лишь на лето. — Она попыталась умиротворенно улыбнуться Генри. Но ей это не удалось.
Пару дней спустя они с Генри лежали на полу в гостиной и смотрели телевизор, когда совершенно неожиданно домой пришел Макс. Он присоединился к ним, более того, он обоим налил по стакану бренди, а сам уселся на диван напротив. Он сообщил им, развязывая галстук, что его должны показать по телевизору. Какое-то интервью с журналистами — он сам не знал, почему его все еще волнуют подобные вещи. Амбер поймала восхищенный взгляд Генри. Она знала, что, несмотря на саркастические комментарии, Генри хорошо относился к Максу — Макс был ему вместо отца, которого ему так не хватало. Когда все трое обратили свое внимание к телевизору, Амбер увидела гордость и вожделение в лице Генри. Это должно было бы порадовать ее. Но не порадовало. Как ни странно, но именно Генри восхвалял внешность Макса, расхваливал его галстук, рубашку, то, как он вел себя с журналисткой — хорошенькой девушкой с честным выражением лица. Амбер молча лежала рядом. После той лести, что наговорил здесь Генри, любые ее слова покажутся подлой ложью или, еще хуже, прозвучат глупо. Макс ничего не говорил, просто медленно потягивал свое бренди, сосредоточив внимание на экране. Когда интервью закончилось, получасовой плотный диалог вызвал у Амбер ощущение смущения и неудобства, не из-за Макса, конечно, а из-за бедной девушки — она ждала почти со страхом, что отец скажет, когда отведет глаза от телевизора. Он сам был хозяином интервью, оставляя в стороне вопросы, на которые не хотел отвечать, путая тем самым журналистку, терявшую то и дело нить разговора.