Даффи обернулся, и человек кинулся на него, с неистовой силой вонзив кинжал ирландцу в грудь. Кольчуга под многострадальным камзолом спасла Даффи от первого удара; он схватил запястье убийцы правой рукой и, прежде чем тот смог нанести второй удар, отступил на шаг и пронзил рапирой бедро нападавшего. Обладатель шляпы с пером упал на колени, белый от шока.
«Самое время покинуть Венецию», — в замешательстве подумал Даффи. Он с досадой отметил, что руки у него трясутся.
Перепуганные торговцы и портовые рабочие бросились врассыпную, так что он без труда заметил две устремившиеся к нему фигуры: один — незнакомец, а другой — Джакомо Гритти, оба с обнаженными кинжалами.
— Ради бога, зовите стражу! — отчаянно завопил Даффи в толпу, хотя понимал, что теперь слишком поздно.
Чувствуя дурноту от напряжения, он выхватил свой кинжал и сжался за скрещенными клинками.
Незнакомец опередил Гритти, занеся руку для мощного колющего удара, но вдруг глаза его расширились в изумлении, и он рухнул вниз лицом. Рукоятка кинжала Гритти торчала у него между лопаток.
Разделенные десятью футами, Гритти и Даффи уставились друг на друга.
— На судне Морфеу тебя ждут убийцы, — выпалил Гритти, — но старый греческий купец, что заякорился в третьем доке, тоже держит путь в Триест. Поспеши, — добавил он, — они уже отдают концы.
Даффи задержался ровно настолько, чтобы убрать в ножны оружие и озадаченно поблагодарить, а затем рысью припустился к третьему доку.
После недолгих притворных раздумий с насупливанием бровей и почесыванием щетины на щеках пузатый капитан купца согласился взять Даффи на борт, запросив при этом вдвое против обычной цены «за неимением предварительной договоренности». Ирландец давно понял, что иногда лучше промолчать и заплатить, что просят. Так он и поступил.
Судно, как он заключил, перепрыгнув на высокую корму, изрядно обветшало. «Господи, двойной ряд гребных весел и прямоугольный парус под гитовы, — с сомнением покачал он головой. — Даже Клеопатре впору было бы отпустить оскорбительное замечание насчет этой рухляди. Наверное, оно ходило из Венеции в Триест чаще, чем я за свою жизнь надевал сапоги, так что вряд ли оно затонет именно в этот раз». Он уселся в открытом трюме между двумя громадными амфорами с вином и укрепил кусок штормового паруса, представлявший собой плетеную циновку на раме, в пазы на планшире. «Теперь, — решил он, — откинувшись за своим укрытием, я, слава богу, скрыт от посторонних глаз».
Матросы баграми протолкнули судно через скопление стоящих на якоре галер, затем парус распустили, и он набрал свежий утренний ветер. Древний корабль накренился, когда мускулистый рулевой обхватил перекрещенные рукояти румпеля, и они отплыли.