Матвей Матвеевич как-то особо горестно вздохнул (это было вполне просто объяснить воздействием алкоголя) и продолжил:
– По поводу последней дуэли Лермонтова существует куча заблуждений и поверхностных суждений, которые передаются из поколения в поколение. Мартынов представляется недалеким, упрямым и болезненно самолюбивым… Но кто теперь помнит, что он был правдивым, честным и смелым человеком? А между тем он прожил долго, и было много людей, которые поддерживали его морально, не давали сломаться, они называли его благороднейшим человеком, ставшим жертвой случая, стечения обстоятельств. Но все равно общественное мнение испортило ему всю жизнь…
Свирина всегда поражали глубокие познания Матвея Матвеевича. Откуда он все это знал? Откуда мог знать? Ведь все эти знания были «не по профилю». Всю свою жизнь Матвей Матвеевич принадлежал скорее к политической сфере, а не культурной. О прежней своей деятельности Матвей Матвеевич обычно говорил так: «Да, я работал в одной конторе. Кажется, такое учреждение, где шлифовались законы, в старину называлось кодификационным отделом». При этом он не уточнял, как называлась его контора в более близкое нам время.
Он до сих пор поддерживал связи со своими коллегами, которые приходили и приезжали посмотреть на новинки его коллекции. Они понимали друг друга с полуслова и даже легко прощали друг другу ошибки, так было лучше для собственного спокойствия, так можно было сохранить уверенность в себе и в том, что контора, в которой они когда-то работали, тщательно отбирала людей и отбраковывала дураков.
Только откуда у него все эти подробности о дуэли? Он знает все – вплоть до номеров свидетельств о смерти, как будто Антикварщик непосредственно участвовал в тех событиях.
Во всем, что он говорил, чувствовалась сопричастность, словно Антикварщик сам видел, как падал смертельно раненный поручик Лермонтов, как умирал, истекая кровью… Можно было подумать, что это он мок под ливнем рядом с мертвым телом, дожидаясь транспорта из Пятигорска, а потом лично присутствовал при освидетельствовании тела доктором Барклаем-де-Толли…
И это требование немедленно достать этот самый пистолет. Зачем он ему?
Свирин ничего не мог понять. Одно он понимал точно, что этот пистолет необходим Матвею Матвеевичу, как что-то такое… Даже трудно найти сравнение. Это напоминало ему сказку про Кощея Бессмертного, душа которого на конце иглы. А игла в яйце, а яйцо в утке или где-то еще там…
Зачем ему этот пистолет, Свирин не понимал. Но он совершенно точно для себя уяснил иное: старику не видать пистолета как своих ушей, и неважно, для чего он ему нужен.