Было хорошо и мне с Ультимой. Вместо мы бродили в льяносах и по берегам реки, собирая травы и коренья для ее снадобий. Она называла мне имена растений и цветов, кустов и деревьев, зверей и птиц; но всего важнее — от нее я узнал, что есть красота дневной поры, как и ночи, и что есть гармония в реке и в холмах. Она научила меня слышать сокровенность земных мук, и чувствовать себя в единстве с наполняющим ее временем. Дух мой рос под ее заботливым оком.
Меня пугала устрашающая сила реки, что была ее душой, но с Ультимой я постиг, что дух мой имеет долю в духе всей природы. И все же невинность, заключенная в отъединенности нашей семьи, не могла длиться вечно, и городские заботы начали долетать к нам через мост и входить в мою жизнь. Сова Ультимы послала весть, что спокойное время на нашем холме подходило к концу.
Была субботняя ночь. Мать уже приготовила нам чистое платье для субботней мессы, и мы легли рано, потому что всегда чуть свет отправлялись к мессе. Дом затих, и во мглу одного из моих снов ворвался упреждающий крик совы. Тотчас же я вскочил, сквозь маленькое оконце всматриваясь в темную фигуру человека, изо всех сил бежавшей к дому. Кто-то бросился к двери и забарабанил в нее.
— Марес! — кричал он. — Марес! Andale, nombre! [25]
Я испугался было, но тут же узнал голос. То был отец Хасона.
— Un momento![26] — услыхал я ответный крик отца. Он возился с фонарем.
— Andale, hombre, andale! — взывал отчаянно Чавес, — mataron a mi hermano[27].
— Ya vengo[28] — отец отворил, и перепуганный Чавес ворвался внутрь.
Я услыхал, как в кухне застонала мать: Ave Maria Purisiva? mis hijos[29]; она не слыхала слов Чавеса, и оттого решила, будто гость принес недобрые вести об ее сыновьях.
— Чавес, que pasa?[30] — тот весь дрожал, отец обхватил его руками.
— Брат мой, брат, — рыдал Чавес, — он убил моего брата!
— Pero que dices, hombre?[31] — вскричал отец. Он втащил Чавеса в гостиную и поднял фонарь. Свет выхватил дикие, испуганные глаза Чавеса.
— Габриэль, — вскричала мать, появившись на пороге, но отец отстранил ее.
Он не хотел, чтоб она увидела чудовищную маску страха на лице гостя.
— С детьми все в порядке, это что-то в городке — дай ему напиться.
— Lo mato, lo mato[32], — повторил Чавес.
— Возьми себя в руки, друг, расскажи, что случилось? — отец сильнее затряс Чавеса, и рыданья стихли. Тот принял стакан с водой, отпил немного и заговорил.
— Ринальдо только что передал — мой брат мертв, — выдохнул он и привалился к стене. Брат Чавеса был шерифом в городке. — Матерь божья! Кто? Как? Чавес упал бы, не поддержи его отец. — Лупито! — вскричал Чавес. Его лицо прорезали глубокие морщины. Тут свет упал на его левую руку — я увидел в ней ружье.