– Не рассуждать! Убью!
Оставшись один, Тычина поколотил собаку, прилёгшую было у его ног. Чтоб успокоить себя, он вынул из бокового кармана письмо Катри и перечитал его. Он долго насвистывал, барабаня по окну, по которому с другой стороны хлестал холодный ливень. По мере того, как наступали сумерки – бледные сумерки дождливого вечера, почти не дающие теней – непонятная тоска начинала грызть его…
Вошёл кучер, на этот раз без зова, и с торжеством сказал:
– Нельзя ехать.
– Как нельзя? – закричал Тычина.
– Да так, что нельзя. Греблю размывает. Вот что! Верхом ещё так сяк – проедете, Бог даст, а на колёсах, парою?!.
Он отчаянно махнул рукой.
– Да и погода, – заключил он, – добрый хозяин собаки не выгонит…
Тут он кстати увернулся от Тычины, который, стиснув зубы, бросился к нему с кулаком, и уже из-за дверей крикнул:
– Ваша воля, а ехать не можно… Никто теперь не поедет… И Катерина Ефимовна не поедут со станции…
После чего надолго исчез.
Тычина отправился на станцию верхом, велев кучеру приехать утром. В самом деле, Катре будет безопаснее провести ночь на станции, в дамской комнате, и Тычина надеялся, что найдётся там местечко и для него.
Он явился на станцию часа за два до поезда, измученный и промокший до костей. Чернела ночь, ливень всё не умолкал.
Тычина сел в общем зале. Полупритушенная лампа чадила, на стенах белели объявления. Он глядел на них и думал о том, как приедет Катря, и как он встретит её.
Он считал минуты. Надоело сидеть, он стал ходить. Дамская комната оказалась запертой. «Кто там?» – подумал он с тревогой. Из тёмного угла, где стоял диван, торчали чьи-то ноги – одна в сапоге, другая – в носке. «А это кто?» И так как в ответ слышались только шум дождя за стеной и, по временам, храпение незнакомца, то и эта неподдающаяся дверь, и эти ноги стали раздражать Тычину. В особенности, ненавистны были ноги…
Он вышел на платформу, в которой уныло отражались огни фонарей. Дождь гремел. Тычина захлопнул дверь и вернулся в зал. «Надо ж было выбрать время!» – злобно шептал он, ругая Катрю.
Часы пробили двенадцать. Через десять минут должен прийти поезд. Но на станции ни малейшего движения. «Разбудить кого, что ли?»
Лишь в половине первого мало-помалу проснулась станция. Стало светлее, кассу открыли, помощник, в цветной шапке с галунами, торопливо прошёл по залу.
Публики почти не было. Из дамской вышли два дюжих великорусских мужика, в розовых сорочках и кафтанах нараспашку, босые, и, справившись, какой будет поезд, зевнули, почесались и снова ушли в дамскую.
– Я их потом уберу, – сказал помощник вспылившему Тычине, – не беспокойтесь.