— Все равно! — выкликнул арендатор, вдруг вскочив с места. — Ваш мельник не получит моей дочери!
— В таком случае вы не получите моей земли: купчая на этот счет не оставляет сомнений, условие там выражено ясно и недвусмысленно.
— Я в суд подам.
— Подавайте.
— Но вы-то судиться не сможете! Для этого нужны деньги, а у вас их нет. И затем вы должны будете вернуть мне сумму, уплаченную за поместье, а как вы это сделаете? Кроме того, поставленное вами условие не имеет законной силы; а что касается мельника, так для начала я позабочусь, чтобы его арестовали и упрятали в кутузку — ведь ясно, что не кто другой, как он, учинил поджог из мести за то, что я вчера его прогнал. Все жители нашего села как один засвидетельствуют, что он угрожал мне… а вот этот молодчик… Ну, погодите, вы все! Жандармы, жандармы, сюда, ко мне!
И в состоянии совсем уже горячечного бреда он бросился вон из хижины.
Беспокоясь о мельнике и Леморе, которые из-за слепой мстительности Бриколена могли оказаться вовлеченными в историю, во всяком случае, неприятную, если и не грозящую серьезными последствиями, Марсель порекомендовала своему возлюбленному спрятаться, а Пьолетта выходила уже из дома — предупредить Большого Луи, чтобы он сделал то же самое. В этот момент, однако, все трое увидели, что люди, стоявшие разрозненными кучками на церковной площади и занятые обсуждением случившегося ночью бедствия, вдруг все вместе побежали к ферме.
— Они уже, верно, успели сделать свое, — вскричала Пьолетта и заплакала, — схватили, поди, беднягу Большого Луи!
Лемор, повинуясь долгу дружбы, забыл о всякой осторожности и, выскочив из хижины, устремился на церковную площадь. Испуганная Марсель бросилась за ним, оставив Эдуарда на попечение старшей дочери Пьолетты.
Войдя во двор фермы, Марсель и Лемор были потрясены открывшимся им зрелищем: повсюду валялись обугленные черные обломки сгоревших строений; земля была залита водой, и огромная лужа казалась чернильным озером; тут и там сновали работники, изнуренные, обожженные, вымокшие, но еще не закончившие своих трудов. Огонь вспыхнул снова в маленькой, отдельно стоящей часовне, которая была расположена между фермой и старым замком.
Новое происшествие казалось совершенно непонятным, потому что это строение до сих пор не было затронуто пламенем, и если бы на него попал во время пожара раскаленный уголек, огонь не мог бы тлеть так долго в сухом горохе, который туда был засыпан. И, однако, изнутри часовенки вырывалось пламя, словно чья-то неумолимая рука осмелела до того, что дерзко, на глазах у всех, средь бела дня подожгла последнее уцелевшее строение, чтобы уничтожить все до конца.