Рассказывалось в ней о братоубийстве, да еще отягощенном особо гнусными подробностями, каких нормальным людям просто не вообразить.
В конце папки было, правда, подшито довольно туманное постановление прокурора: «Дознание прекратить за недостаточностью улик». Чем руководствовался царский чиновник, выгораживая братоубийцу, Александр Иванович не мог сообразить, сколько ни старался. Пришлось довольно долго разыскивать некий документик из департамента полиции, предусмотрительно подшитый в другую папку. Документик все разъяснил.
Сюжет преступления был замысловат.
Началось все с переполоха в деревне Стрелицы Порховского уезда. Между прочим, в родных краях самого Александра Ивановича, неподалеку от уездного городишки Порхова, где вырос он и впервые приобщился к революционному движению.
Ранним майским утром жителей деревни Стрелицы оглушила сногсшибательная новость. Покончил жизнь самоубийством Егорша Григорьев, местный богатей, удачливый и прижимистый перекупщик льна, державший в кабале всю округу.
Вышел Егорша ночью в хлев, намылил веревку, затянул на шее петлю и повесился, хотя причин к тому никаких не было. Наоборот, в доме богача шумело веселое пьянство. За два дня до того приехал к Егорше из Петербурга младший братец Михей, служивший там, как говорили, на хорошей казенной должности. Братья не виделись несколько лет.
На место происшествия немедленно прискакал становой пристав. Ходил по избам соседей Егорши, расспрашивал, недоверчиво мотал бритой головой, да ничего, видно, разнюхать не смог. Самоубийцу похоронили без отпевания, согласно строгому церковному правилу.
Спустя день или два пополз зловещий слушок. Из избы в избу, из деревни в деревню. Настойчиво твердили, что вдова покойного богатея бесстыдно спит с младшим его братом Михеем, что богатство досталось не ей, а нелюдимому и мрачноватому Михею, ставшему вдруг хозяином в доме. Словом, нечисто что-то у Григорьевых, весьма подозрительно.
А на третий день явилась к становому приставу соседка Егорши — старая Кузьминична. Явилась, бухнулась на колени, запричитала в голос, по-бабьему. Нет ей терпежу и душевного покою с той окаянной ночи, должна она рассказать начальству обо всем, что видела, а там будь что будет.
По словам старухи, получалось, что не удавился вовсе Егорша, как считают добрые люди, а был задушен и повешен родным своим братом Михейкой. Кузьминична будто бы выходила во двор в ту самую ночь, услышала приглушенные голоса у соседей и сама все увидела, а крикнуть или позвать народ испугалась.
— Не врешь, дурища? — прохрипел становой пристав, чувствуя, что Кузьминична говорит истинную правду. Первой его мыслью было тотчас ехать в Стрелицы, скрутить руки Михейке, но тут же, несколько поостыв и собравшись с мыслями, он передумал. Не голытьба теперь этот Михейка, первый в волости хозяин, наживешь еще кучу неприятностей. Вместо Стрелиц становой покатил в уезд, решил посоветоваться.