Расходились неохотно.
Казалось, нет в мире более занятого и более счастливого человека, чем Марианна. Казалось…
Впрочем, так оно и было, если не считать небольшой катастрофы: развода после года супружеской жизни.
Понемногу боль улеглась, мир снова напомнил о себе звуками, красками, предметами… Школьные заботы требовали времени и внимания.
С пушкинского вечера ребята провожали ее до самого дома. Не хотели уходить. Черникин искательно заглядывал в глаза, порывался что-то сказать и не решался. Наконец, откашлявшись, рискнул:
— А все-таки, Марианна, это здорово… Ну, что я знал о нем, что понимал?
— Лучшему в мире, — сказала Марианна, — мы обязаны поэтам, мыслителям, художникам. Я признаю одно богатство в жизни — знания и красоту.
— А как все узнаешь, — с грустью вздохнул Черникин, — когда столько задают? На уроки времени не хватает. И то надо учить, и это… Куда уж тут до мыслителей и художников?
Марианна засмеялась.
— Ты прав, Черникин. Времени действительно мало. Значит, надо умело его расходовать, уметь работать.
… Перед последним уроком в 10 «Б» заглянула Катя Соколова из 10 «А», член комитета. Кивнула Косте: поди-ка сюда. Попросила зайти после уроков в комитет. Костя с Романом переглянулись. Роман сочувственно оттопырил нижнюю губу, Костя в недоумении поскреб пальцем кончик носа.
— Пойдем со мной. За компанию, — нерешительно предложил он.
Роман насмешливо взглянул на него:
— Тебя, очевидно, снова будут воспитывать. Ты же комсомолец. А я чего там забыл?
Однако после уроков, подталкивая друг друга, они вместе направились в комитет. Здесь было полно народу. Два самодеятельных художника лазали по полу и с пыхтением выводили кистями на длинной полосе бумаги: «Молния! Дадим бой двоечникам и прогульщикам!»
— Ааа, Костя… — протянула Катя, заметив ребят. — Заходите.
— Ну, говори, зачем вызвала? — с места в карьер спросил Костя, не терпевший неясных ситуаций. — Мы торопимся.
Они с Романом шумно задвигали стульями, уселись, изобразив на лицах нарочито подчеркнутое внимание.
— Объясни, Костя, как ты докатился до такой жизни?
— До какой такой? Выражайся, пожалуйста, поточнее.
— Пассивничаешь. Самоустраняешься от участия в общественной работе. По-твоему, нормально, да?
— Во-первых, не самоустраняюсь, — начал Костя, укоризненно уставясь на Катю. — А во-вторых, слова какие-то у тебя страшные — пассивничаешь, самоустраняешься…
— Костя, не валяй дурака. — Катя покачала коротко стриженной головой.
— Подожди, подожди, — продолжал Костя поскучневшим голосом, — нельзя же так сразу. Даже цари и те вначале выслушивают, а потом уж казнят или милуют… Я не успел. Тебе ясно? — Он обернулся в сторону Романа, тот многозначительно кивнул.