«Старца спросил я, подвижника, семьдесят лет ему было,
Вились власы его, словно кипение белой сирени:
«Отче, скажи, отчего над землею небесные сферы
Безостановочно движутся ночью и днем?
И отчего в этот мир нарождаются вместе
Розы и тернии, радость и слезы, как братья?
Старче, зачем в самой тихой, заманчивой зелени леса
Гнезда устраивают скорпионы и хладные гады?
Отче, скажи, почему, до того как бутон разовьется
И развернет нежный лик свой навстречу любимому солнцу,
Черный является червь, лепестки пожирает и только
Гниль, и лохмотья, и тлен в колыбели своей оставляет?
Зачем и сеяния, и жатвы, и хлебороба требует
Колос, прежде чем хлебушек родит?
А за все то, что есть ценного,
Божьего и благородного в мире,
Нужно платить горьким потом, слезами и собственной кровью?
Как же при этом любой кровосос набирается сил безвозмездно,
Низость и подлость стремятся пожрать, поглотить все на свете,
Так что едва только стоит возникнуть гармонии хрупкой,
Тут же врываются шум, и разлад, и сумятица, хаос?»
Так я спросил, и в ответ седовласый подвижник,
К небу десницу воздев, строгим голосом мне отвечал:
«Там, в вышине, за чредой облаков золотистых,
Преблагодатный Господь наш бесценную вышивку шьет;
Мы пребываем под нею, внизу, — потому лишь изнанку
Ткани божественной видим, лицо ее Бог отвращает.
Вот почему слабый ум наш ошибочно судит —
Вместо того чтобы славить и благодарить.
Жди, христианин, и молись: пусть однажды придет долгожданный день
И душа, окрылившись, пройдет сквозь небесный эфир,
Только тогда ты увидишь с лица золотое
Божье шитье и откроешь порядок во всем».