— Очевидно, у тебя уже готовы свои ответы. К чему тебе мои?
Расс схватил ее за плечи:
— Черт побери! Я хотел бы знать, что происходит между тобой и моим отцом. Кем он стал для тебя? Ответь мне, Тимбер, а не то я, клянусь, позвоню Джеймсу и сам его спрошу!
Тимбер зло посмотрела на Расса, ненавидя себя за те чувства, которые испытывала при его прикосновении. Господи! Почему она отвечает чувствам и отца, и сына — по-разному, но с одинаковой силой?
— Что происходит? Похоже, ты уже ответил на этот вопрос, иначе не вел бы себя так, как сегодня.
Гнев Расса ослабел.
— Ты права. — Он тяжело опустился в одно из модерновых кресел. — Мой отец впал в какое-то безумие. Если дело касается женщин, Тимбер, то он далеко не святой. Даже когда моя мать была жива, отец вел себя так же. — Расс смерил ее взглядом. — Должен сказать, что вкус у него стал лучше, хотя для него ты все же слишком молода.
Тимбер побледнела.
— Это… это — оскорбление! Он даже не прикасался ко мне.
— Разве? Ну, физически, может быть, и нет, хотя нельзя поручиться, что это вскоре не случится, раз ты позволяешь ему покупать себя. И если ты не остережешься, Тимбер, — продолжал Расс, игнорируя ее гнев, — то скоро он овладеет тобой. И душой, и телом. Уверен, тебе это не понравится. Ты не захочешь быть собственностью Джеймса — я тебе ручаюсь. Моей матери это не нравилось. Вероятно, поэтому она и умерла такой молодой. Я сам всю жизнь боролся против этого, потому что не хотел быть собственностью Джеймса, хотя он и мой отец. Ты уверена, что тебе по душе такая жизнь?
Тимбер снова пришла в ярость:
— Я не его собственность! Это он мне должен — моей матери и мне — и поэтому так поступает. Он мне должен, черт побери! Мой папа угробил себя, работая на недосягаемых и могущественных Фортсонов. А моя мать? А я? Я всю жизнь прожила на этой жалкой ферме, глядя на вас там, на Холме, и зная, что у меня никогда не будет ничего подобного… Господи! Неужели ты ничего не понял? Тебе не понять, что значит быть бедным и знать, что без посторонней помощи ты никогда не выберешься из ловушки!
По лицу Тимбер потекли слезы, и она никак не могла их остановить. Все переживания, накопленные за годы нищенского существования, все огорчения ненавистной жизни сейчас выплескивались наружу.
— Тимбер, ради Бога, прости меня. Я не думал… Я не знал, что ты обижена на нашу семью. Клянусь, я не знал о твоих чувствах!
Ей захотелось его ударить.
— Это потому, что тебе никогда не приходилось принимать милостыни, как мне. Тебе все и так доставалось — даже если ты ничего не просил. — Тимбер посмотрела на него с ненавистью. — Надеюсь, черт возьми, ты подавишься той серебряной ложкой, с которой родился! — Тимбер горько зарыдала.