— Простите, — сказал Малыш, — не понимаю.
— Он же член «Амбассадора», — с тяжелым вздохом проговорил Соамс-Максвелл. — А теперь вот и мне тоже пришлось недавно вступить в «Клермон». — Он произнес это так, словно вступление в «Клермон» было такой же необходимостью, как покупка проездного билета или новой пары обуви.
— Мистер Соамс-Максвелл…
— Зовите меня лучше просто Томми.
— Мистер Соамс-Максвелл, я не готов оплачивать ваши карточные долги. Извините. Максу придется умерить свои расходы или обратиться к его… обратиться к Александру.
— Он это уже сделал.
— Честно говоря, это не моя проблема. Вам надо будет как-то решать ее самому.
— Разумеется, это ваша проблема, чья же еще? Все, что касается Макса, ваша проблема. Он сын вашей сестры, а Вирджиния была тем, чем ее сделали вы и ваша семья.
— О господи. — Малышу становилось уже нехорошо. — Вы постоянно рассказываете нам о том, как вы любите Макса. Почему бы вам в данном случае, в порядке исключения, не взять ответственность на себя?
— Малыш… — Соамс-Максвелл наклонился к нему, и впервые за все время Малыш увидел в его глазах выражение искренней озабоченности. — Малыш, я знаю, что никто из вас этому не верит, но я действительно очень люблю Макса. Я пытался. Честное слово, пытался.
— Знаете что, — предложил Малыш, — пришлите Макса ко мне. Я с ним поговорю.
— Не думаю, что он пойдет.
— Если вам нужны деньги, — возразил Малыш, — пойдет.
Томми Соамс-Максвелл посмотрел на Малыша, в его голубых глазах читалось нечто похожее на уважение.
— Хорошо, — сказал он, — я его пришлю.
Из «Савоя» Малыш вышел в состоянии легкой паники. Похоже, все беды начали валиться на него сразу, со всех сторон, как в каком-то безвыходном кошмаре. И беседа с Соамс-Максвеллом тому подтверждение. Он сел в такси и поехал домой, думая о Вирджинии, и в сотый, в тысячный раз задавался вопросом, что же заставило ее поступать так, как она поступала, думал он с болью в сердце и о том, насколько же мало, должно быть, значили для нее их взаимоотношения, если вместо того, чтобы довериться брату, она обманывала его.
Что-то с ней произошло, еще в самые первые дни или недели замужества, что-то такое, что резко изменило, перевернуло ее, и ни он, да и никто из них не поняли этого, даже не заметили; что-то такое, с чем ей пришлось потом бороться в одиночку, не получая ни от кого из них помощи. Малыша охватили запоздавшие на много лет угрызения совести. Теперь он не мог уже поделать ничего, совершенно ничего. Разве что попытаться спасти Макса от одной из худших ее ошибок.