Когда Вирджиния лежала в клинике, было ужасно наблюдать за ее страданиями, жутко видеть их и чувствовать, как она все больше отдаляется от него; но он все равно не оставлял ее, ежедневно навещал, приносил ей огромное количество всевозможных безалкогольных напитков, сигареты — она начала курить, — заваливал ее шоколадом; и постепенно она возвращалась к нему — слабая, болезненная, перепуганная, очень уязвимая и способная снова легко поддаться соблазну.
Ее уязвимость радовала его и доставляла ему удовольствие: так было легче справляться с проблемами, трудностями, неприятностями. Ему нравилось, как она стремилась опереться на него, даже чисто физически, как по любому поводу спрашивала его совета, как не в состоянии была что-либо сделать без его помощи или хотя бы только его присутствия с ней рядом. Единственным, что серьезно огорчало его, даже вызывало у него гнев, был ее отказ вернуться назад в Хартест.
В конце концов она согласилась это сделать; навестив своих родителей, проведя какое-то время в обществе Малыша, сказала, что да, теперь она согласна вернуться домой, в имение. Александра сильно задевало, что Вирджиния так боится Хартеста, что она неспособна или же не хочет понять, какая там изумительная, исцеляющая атмосфера; ее нежелание признать это было для него абсолютно непостижимо; он помнил, как испуганно прижималась она к нему в машине, когда они вернулись в Хартест, как судорожно сжимала его руку, поднимаясь по лестнице к дому, — с такой силой, что рука у него потом покраснела, а суставы некоторое время болели. Александру было жаль ее, но в то же время не покидала мысль, что тем самым она как бы отвергает и его тоже; неприятие ею Хартеста он воспринимал как потенциальную угрозу всему тому, что больше всего значило для него в жизни — нет, не только для него, для них обоих; однако Вирджиния каким-то образом победила тогда в себе эту свою предубежденность, снова поселилась в Хартесте, опять вошла в роль хозяйки дома, и он постепенно стал обо всем забывать.
А потом над Хартестом нависла серьезнейшая угроза. Угроза финансовая. Александр потерял значительные суммы на неудачных биржевых операциях; еще больше потерял он на своей провалившейся попытке наладить конный завод; но самым страшным для него стало открытие, что дом незаметно разваливается из-за естественного гниения стен и постепенной усадки грунта. «Надо настилать новую крышу, — сказал ему специалист из компании, обследовавшей состояние дома, — и фактически перекладывать заново все стены». Предварительная прикидка возможной стоимости необходимых работ составила сумму от четырех до пяти миллионов фунтов. У Александра же не было почти никаких средств. Конный завод и ферма никогда не приносили ему никакой прибыли; напротив, они потерпели финансовый крах в год, считавшийся для сельского хозяйства удачным; денег же, наличности у него и вовсе не было: все его богатство составляли только сам дом и земля.