Они продали королевский бриллиант, и ставки тут же соответственно упали. Все были в восторге. Гейб повел себя честно и рассказал Фреду III, что идея распродажи по частям принадлежит Шарлотте. Фред заявил ей, что надеется, она не возомнит теперь себя крупнейшим со времен изобретения долларовой банкноты светилом в банковском деле. Шарлотта заверила его, что нет, не возомнит. Высказывая это пожелание, Фред III широко улыбался ей; в это же время в комнате находился и Фредди, и Шарлотта вдруг увидела его лицо: на нем была написана лишь холодная ярость. Шарлотта почти испугалась, увидев это выражение.
С волнением и возбуждением Шарлотта наблюдала, как «Блэксуорт» продал производство конторского оборудования и «Райтсон» тут же отказался от своего предложения. Ее пригласили на обед, которым отмечалось удачное завершение сделки. Она сидела и думала о том, как пусто и тоскливо было бы ей без этой сделки; в тот же день после обеда она уже начала новую подобную операцию по новым торгам, для новой компании, новой группы акционеров и нового состава потенциальных покупателей. Теперь она поражалась, как могла когда-то считать работу в «Прэгерсе» скучной. То, чем она занималась, практически не изменилось, но она вдруг почувствовала, что процесс захватил ее целиком и полностью. Гейб был одержим погоней за заключением все новых и новых сделок, как, впрочем, и все, кто работает на Уолл-стрит. В его кабинете непрерывная череда переговоров, непрекращающийся поток предложений и контрпредложений, слухов и контрслухов, заявлений и отрицаний, случайных и намеренных утечек информации воспринимались как нечто материальное, физически ощутимое. Гейб, словно огромная недремлющая хищная птица, часами сидел за компьютером, вглядываясь в него блестящими темными глазами, готовый в любую минуту ринуться в высвечивающееся на экране, постоянно меняющееся хитросплетение информации, возможностей, вызовов. Шарлотта впервые за все проведенное здесь время начала воспринимать банк как действующую и жизненно необходимую силу. Способность банка трансформировать деньги во власть и таким образом манипулировать людьми казалась ей почти мистической. Но эта способность постепенно подчиняла себе и ее. Шарлотта сознавала, что банк играет не последнюю роль в ее бессильной страсти к Гейбу. Банк и Гейб, то новое возбуждение, которое оба они теперь в ней вызывали, были как бы двумя половинками, вместе составляющими единое целое. Теперь она постоянно пребывала в состоянии беспокойного счастья.
Гейб не обнаруживал абсолютно никаких признаков того, будто он разделяет ее чувства и готов ответить взаимностью. Изредка он удостаивал ее отрывистым «хорошо сделано», когда удавалось довести до завершения какую-либо особенно трудную сделку; а в остальном продолжал обращаться с ней точно так же, как со всеми другими своими сотрудниками — равнодушно, высокомерно, бестактно. Однако теперь Шарлотта не придавала этому значения; скорее напротив, ее собственное чувство становилось от этого только сильнее. Она сознавала — и сознание это не доставляло ей удовольствия, — что похожа на школьницу, помешавшуюся на том, чтобы непременно быть круглой отличницей, но и это ее не очень волновало. В мыслях у нее было одно: примчаться с утра пораньше на работу и целый день быть в обществе Гейба. Просто быть с ним рядом — о большем она не мечтала. Изредка они случайно касались друг друга, сталкивались их руки; а как-то раз он даже положил руку ей на плечо, чтобы отодвинуть ее в сторонку и пройти; Шарлотте трудно было поверить, что в ее реакции на этот жест Гейб и в самом деле не сумел распознать сжигающий ее сексуальный голод. Единственное, что ее теперь волновало, это как бы он не догадался обо всех ее переживаниях и чувствах. Она старалась держаться еще холоднее, чем прежде, и убеждала себя в том, что он слишком самонадеян и бесчувствен, чтобы видеть дальше края своего письменного стола.