– Вы бы хоть для приличия спросили, почему никто не прячется, – шутливо предложил он, направляясь к люку.
– Они стоят за линией аномалий, – серьезно ответил Кудыкин. – И уверены, что прострелить поле действия этих аномалий без искажения траектории пули невозможно. В этом как раз ничего удивительного нет. Гораздо больше меня удивляет, как вам удалось собрать столь разношерстный отряд, незаметно провести его через Периметр, найти место, где мы оказались в ловушке. И сделать все это очень быстро по любым меркам.
Дрын с превосходством ухмыльнулся, но ничего не ответил и спустился в вагон. Кудыкин шел следом.
– Я в вашем распоряжении, профессор Ломакин, – сказал Дрын, весело скалясь. – Давайте лечите меня своим баснями.
Ломакин, не смущаясь из-за явного недоверия собеседника, принялся рассказывать предысторию создания бронепоезда, а Кудыкин, вызвав в штабной вагон сержанта Ложкина, снова поднялся на площадку. Бравируя перед Дрыном, он отдавал себе отчет в том, что, несмотря на всю огневую мощь и достаточное количество людей, бронепоезд находится в безвыходном положении просто по факту отсутствия дороги. А выносные элементы установки, вся эта сложная архитектура излучателей и стабилизаторов, которым во время работы категорически противопоказаны даже малейшие вибрации, будут крайне уязвимы, если противник будет даже просто вяло постреливать и время от времени кидать гранаты.
Затребовав доклады от наблюдателей из каждого вагона, Кудыкин помахал рукой машинисту, выбравшемуся на крышу тепловоза, и спустился вниз. Судя по всему, Ломакин уже заканчивал свой рассказ. И по его торжествующему виду Кудыкин понял, что пока он сам предавался мрачным и слабовольным размышлениям наверху, Феоктист Борисович проводил самую лучшую военную операцию – превращал противника в союзника.
Дрын выглядел ошеломленным и растерянным. Лицо его выражало одновременно радость, стыд и раскаяние. Кудыкин с удивлением посмотрел на Ломакина: ранее он даже не подозревал, что профессор обладает красноречием, способным так быстро и с таким сокрушительным эффектом «развернуть» во взглядах взрослого, уверенного в себе мужчину.
– Полковник, простите меня, – сказал Дрын таким голосом, что Кудыкин даже начал приглядываться, не блестят ли в глазах парламентера слезы. – Мы же не знали, как оно на самом деле было. Я пойду к своим и все им расскажу. Мы так ошибались!
Он поднялся со стула и быстрым шагом направился к выходу. Изумленный Кудыкин отступил в сторону, давая ему проход, дождался, пока за Дрыном закроется дверь, а двое автоматчиков выпроводят парламентера из вагона, и только после этого перевел ошалелый взгляд на Ломакина: