— Ну, что же умеет делать девочка? — спросил ужасный кривой.
— Она умеет вышивать, петь, играть на разных инструментах; она даже может сочинять четверостишия.
— Ого! Неужели это правда? А какую цену ты хочешь?
— Четыре кобанга[14].
Трактирщик чуть было не вскрикнул: «Только-то!» Но удержался.
— Именно столько я хотел тебе предложить, — сказал он.
— Ну, так значит, это решено, — сказал старик. — Я тебе отдаю ее для всего, что ты захочешь из нее сделать, в течение двадцати лет.
Покупатель поспешил отыскать сверток бумаги и кисточки; он составил условие, которое старик, не колеблясь, подписал.
Молодая девушка стояла, как статуя; она ни разу не взглянула на старика, который проворно отер слезу, пряча кобанги.
Перед уходом он нагнулся к уху трактирщика и сказал ему:
— Остерегайся ее, наблюдай за ней: она будет стараться убежать.
Потом он покинул чайный домик «Заря», и если бы кто-нибудь видел, как он, завернув за угол, ускорил шаги, потирая руки и обгоняя прохожих, то, может быть, заподозрил бы подлинность его старости и седой бороды.
Принц Нагато лежал на черном атласном тюфяке; одним локтем он уперся в подушку, другую руку протянул доктору, сидевшему перед ним на корточках.
Доктор щупал ему пульс.
В головах принца, на куче циновок, сидел Фидэ-Йори и пристально, с беспокойством, смотрел на сморщенное, но непроницаемое лицо доктора.
Пара огромных очков, с совершенно круглыми стеклами, в черной оправе, придавала странное и забавное выражение серьезному лицу почтенного ученого.
У входа в комнату стоял на коленях Лоо, касаясь лбом пола, по случаю присутствия царя. Он занимался тем, что считал серебряные нити, из которых состояла бахрома ковра.
— Опасность миновала, — сказал наконец доктор. — Раны закрылись, но лихорадка еще держится, по непонятной мне причине.
— Так я объясню тебе это, — сказал принц, быстро отдергивая свою руку. — Это вследствие нетерпения, что я так долго прикован к этой постели и не могу свободно бегать на свежем воздухе.
— Как, друг! — сказал сегун. — Ты нетерпеливо ждешь свободы, даже когда я сам разделяю твое заключение?
— Ты хорошо знаешь, дорогой государь, что я спешу удалиться ради твоей же службы. Отправка посольства, которое ты направляешь в Киото, не может откладываться бесконечно.
— Почему ты, как Милости, просишь у меня стать во главе этого посольства?
— Разве счастье мое не заключается в службе тебе?
— Это не единственная причина, — сказал Фидэ-Йори, улыбаясь.
«Ты намекаешь на мою предполагаемую любовь к Фаткуре», — подумал Нагато и тоже улыбнулся.