Юпитер? Верно?
Сделаю все, что могу, с большой радостью, но не сейчас, а когда немножко очухаюсь.
Теперь я часто днем „приваливаюсь“, что совершенно не в моих правилах и привычках.
Не беспокойтесь обо мне слишком. До зимы я хочу дотянуть, а там — что будет!
Рада за Вас, что Вы в хороших местах, здоровы, много и с удовольствием работаете.
Сердечный привет Элико Семеновне, целуйте Машеньку.
Спасибо Вам за все то доброе, что я видела от Вас».
85. В ДОМЕ ЗАПАХЛО ЛЕКАРСТВАМИ
Конечно, получив это письмо, я тут же написал Наталии Сергеевне, попросил ее беречь себя и ни в коем случае не спешить с исполнением моей просьбы.
Она ответила, что чувствует себя получше и, когда никого нет дома, кое-что записывает.
«А тетрадочку держу в чемодане — так надежнее…»
Пишет о том, что я «угадал»:
«Одна из главных причин моей хандры и моей болезни — полная изоляция от людей. Еще при обсуждении вопроса о моем переезде к ним невестка поставила условие — не заводить знакомств ни с кем из живущих в этом доме. Дом принадлежит заводу, заселен заводскими… Неужели она думает, что у меня не найдется другой темы, кроме как перемывать косточки своим ближним? А есть симпатичные женщины по соседству, но мы ограничиваемся приветствиями, иногда парой слов.
А дома… Нет, Алексей Иванович, дома „потеснее“, „поближе“, „потеплее“ не получается. Даже когда я жалуюсь на недомогание (что бывает не так уж часто), в ответ слышу зевок и равнодушное:
— А почему?
Или:
— Знаешь, давай помолчим.
Или:
— Может, о другом поговорим?
Я ему и раньше не один раз говорила, что у меня бывают резкие боли в сердце, кружится голова, темнеет в глазах, отекает нога, и всегда один вопрос:
— А почему?
И только.
Невестка — та более серьезно отнеслась к моему обмороку и переменила тон и обращение, найдя, что „это опасно“.
Я сама знаю, что это был „первый звонок“.
В тот день, когда наши вернулись с работы и застали меня лежащей с холодным компрессом на голове, невестка сказала:
— Не вздумай умирать. С похоронами столько хлопот в наше время… А к тому же я боюсь покойников.
Сын стоял тут же и молчал.
…Я хорошо понимаю, что Вам трудно что-нибудь сказать мне утешительного, и все-таки я жду, жду, с нетерпением жду Ваших писем. Вы не представляете, каким бальзамом является для меня переписка с Вами».
А между тем письма от Наталии Сергеевны стали приходить все реже. В начале августа поздравила она с шестилетием нашу Машу. А потом опять две недели молчания. Опять волнуемся, обдумываем и уже набрасываем черновик телеграммы. И опять в последнюю минуту приносят письмо от нее. Боже мой, как изменился почерк! Вместо округлого, женского, мягкого — какие-то ломаные, угловатые каракули, какие-то брызги от пера…