Ершов поднял глаза на полковника. В них не было страха, раскаяния, уныния, ненависти. Пожалуй, лишь одно ожидание и терпеливость.
— На самом деле я убил Бурмистрова, — просто сказал он и отвел глаза.
— Вам незачем было его убивать, это во-первых, — возразил Гуров. — Вы не могли его застрелить в состоянии аффекта, потому что не страдаете истерией, являетесь очень выдержанным и хладнокровным человеком. Это во-вторых. Я собственными глазами видел вас в очень сложной ситуации.
— Как же не было мотивов, когда их хоть отбавляй. — Ершов прищурился. — Чиновники довели страну до ручки, тащат ее в пучину, продались американцам, развалили армию, органы внутренних дел. Мотивов хоть отбавляй. Я увидел вора и убил его из чувства ненависти.
Гуров ясно видел неприкрытый сарказм, откровенную издевку. Но почему этот человек так вел себя? Ответ мог быть только один: он прекрасно знал местные нравы и порядки, лучше других понимал, что никому верить нельзя. До бога высоко, до царя далеко — так, кажется, раньше говорили. Вот и этот московский полковник как приехал, так и уедет.
— Ладно, — согласился Гуров. — Можно ответить и так. Только объясните мне, Александр Иванович, почему же вы раньше никого из чиновников не убивали. Что именно в тот день переполнило чашу вашего справедливого терпения? Почему вы начали осуществлять свой террор именно тогда, не раньше и не позже?
— Так уж вышло. — Ершов нервно дернул плечом. — Слово за слово, и понеслось. Деталей я уже точно не помню.
— Хорошо, — решительно сказал Гуров. — Что вам нужно для того, чтобы вы поверили мне, убедились в том, что я хочу и могу вас спасти?
— Наверное, чтобы вы тоже начали их стрелять. — Ершов улыбнулся одними губами.
Глаза у него так и оставались темными, как будто зашторенными.
— Ладно, я вижу, что вы просто пока еще не готовы к откровенному разговору. — Гуров поднялся из-за стола. — По крайней мере, я посмотрел на вас. Вы на меня. А дальше будем работать. Единственная просьба к вам, Александр Иванович, не спешите на допросах у следователя взваливать на себя сразу всю вину и тщательно вынашиваемый умысел. Ссылайтесь на состояние помутнения, на эмоции, которые взяли верх над разумом. Короче, старательно тяните резину! А я найду способ, как вас вытащить и все расставить по полочкам.
Гуров нажал кнопку на крышке стола.
«Да, пока это только знакомство, — думал он, глядя, как конвойный уводил Ершова в камеру. — Крепкий человек этот майор, но что у него на уме, вот задача. А ведь через сутки следователь его арестует. Ершова поместят в следственный изолятор. А там контингент такой, что всякое может случиться. Значит, надо заставить Рогозина сделать все, чтобы Ершов не попал по чьему-то недосмотру в камеру с уголовниками. Он должен сидеть один. И никаких оперативных разработок в камере! Слишком все предсказуемо! Кому-то нужно, чтобы убийцей считали майора Ершова, а потом тот покончит с собой. Нет! — думал Гуров. — Я вам концы в воду спрятать не дам».