— Так-так. Это уже лучше.
— Тебе что-то понятно, Лева? Что связывает Рудакову и Саакян?
— У меня есть только предположение, причем использовать его нужно очень осторожно. Вдруг я не прав? Тогда могу и не добиться откровенности Виктории Рудаковой.
— Ради сынка она будет откровенна! — уверенно заявил Крячко.
— А если эта откровенность ему отнюдь не на пользу? — заявил Гуров. — Не все так однозначно, Стас! Ладно. — Он посмотрел на часы и увидел, что время приближается к девяти. — Давайте переходить к делу. Значит, я занимаюсь Рудаковой, а ты, Стас, во-первых, позвони Полонскому и пригласи прийти к нам. Но не говори, по какому поводу. Скажи, что всех вызывают для повторного допроса. Разобраться и с Рудаковой и с Полонским нужно как можно скорее. Если я не успею, ты, Стас, возьмешь его на себя. Дальше. Нотариус Корзун. С ним я хотел бы сам побеседовать.
— А Лейбман? — спросил Крячко.
Гуров задумчиво поскреб подбородок.
— Лейбман пускай подождет окончания беседы с Рудаковой, — решил он. — Этот разговор должен многое прояснить. Ну что, братцы-сыщики? За работу?
— А то! — Крячко, поднимаясь, хлопнул себя по бедру. — Куда ж мы без нее, родимой?
Виктория Павловна Рудакова сидела в кабинете перед Гуровым с совершенно бескровным лицом. Ей уже было известно, что натворил ее сын минувшей ночью. Видимо, мать, зная о его многолетнем пристрастии к наркотикам, всегда ждала чего-то подобного.
Теперь, когда беда случилась, она, с одной стороны, находилась в шоке, а с другой — даже испытывала облегчение. Ожидание несчастья всегда мучительнее его самого. Гуров видел это по выражению ее белого как мел лица, по рукам, которые не дрожали, а спокойно, безжизненно лежали на коленях. То, чего она ждала и боялась, уже произошло. Нервничать не было смысла. Она сидела молча, погруженная в собственные мысли и чувства.
Гуров вывел ее из этого оцепенения вопросом:
— Виктория Павловна, вы сейчас думаете о том, что грозит вашему сыну за ограбление?
Женщина подняла на него взгляд, и Лев Иванович понял, что она смертельно устала.
— Да, именно об этом я и размышляю, — проговорила она. — Вы, может быть, считаете, что я сейчас соображаю, как его от тюрьмы отмазать, где деньги достать, адвоката и прочее? Нет! — Виктория Павловна покачала головой, вздохнула, провела руками по волосам, снова сложила их на коленях и неожиданно спросила: — У вас дети есть?
— Нет, — не стал врать Гуров.
— Тогда вам сложно будет меня понять, — констатировала она. — Знаете, когда узнаешь, что твой единственный сын — наркоман, поначалу испытываешь шок и отчаянное желание помочь ему выбраться из этой ямы. Ты хватаешься за нелюбимую работу, которая приносит деньги, терпишь унижения, не спишь ночами, забываешь о себе и думаешь только об одном — как спасти своего ребенка. Ты занимаешь деньги, когда он корчится от боли, платишь врачам, чтобы они привели его в чувство, иногда даже сама достаешь ему наркотик, только чтобы не умер. Это страшно. Если бы мне лет десять назад сказали, что придется пройти через такое, я бы не поверила.