– Я не боюсь. Мне неприятно.
Некоторое время трубка молчала.
– Я, собственно, почему позвонил… Мне нужна книжка. Срочно.
– А зачем вы мне ее давали? – удивилась Павла.
– Я хотел, чтобы ты прочла… Ну и потом, я тогда еще не знал, что она понадобиться мне так срочно… Видишь ли, Павла, сказка, как ты говоришь, сказка никому не нужна. То, что я задумал… ни в коем случае не будет сказкой.
Павла должна была спросить: а что вы задумали? Кович ждал от нее этого вопроса – но она так и не смогла исторгнуть из себя ни крохи любопытства. Что ей за дело до какой-то там Психологической драмы?..
– Спасибо за книжку, – повторила она устало.
– Пожалуйста, – отозвался Кович без восторга, но и без разочарования. – Завтра сможешь вернуть?
– Да, – сказала Павла без особой уверенности.
В трубке помолчали.
– Послушай, Павла… У тебя все в порядке?..
– Да, – повторила она испуганно.
– Если у тебя будут… сложности, – Кович запнулся, что было для него, в общем-то, несвойственно. – Если что… имей в виду – я смогу тебе помочь. Во всяком случае, попытаться.
– Спасибо, – сказала Павла почти искренне.
– Ну, пока.
– До свидания…
Она положила трубку и едва успела перевести дыхание, когда телефон разразился снова.
– Привет. Ты уже проснулась?..
– В восемь, – отозвалась она, чувствуя, как приливает кровь к бледным щекам. – Я проснулась в восемь…
Пауза.
– А я… Вообще-то, понимаешь… я боялся тебя разбудить.
* * *
Целый день пропал, съеденный депрессией; Раман делал привычные дела, а за спиной у него стоял призрак двуногого существа в переходах Пещеры. Собственная беспомощность, совершенно непривычный ужас, и короткое слово, явившееся к нему сразу же после пробуждения: егерь…
Утром в воскресенье шла, как обычно, сказка; Кович давно не контролировал детские спектакли, но теперешнее его состояние требовало бурной деятельности, и потому он отправился на спектакль, и пришел в ужас от его небрежности и разбалансированности, а потому устроил показательную порку герою и героине, походя похвалил Клору Кобец, игравшую тропического попугая, и размазал по стенке сорокалетнего «молодого актера», всю жизнь подававшего надежды, но так их и не подавшего, сподобившегося одной только главной роли – медведя в сказке – но и ее запоровшего так, что стыдно глядеть…
Все это Кович сообщил прямым текстом, в присутствии множества свидетелей; «медведь» краснел и бледнел, колеблясь между праведным возмущением и готовностью к самоубийству; закончив разбор, Раман поднялся к себе в кабинет в гораздо лучшем, чем было, расположении духа.
Там, в Пещере, он видел егеря. Небывалый случай. И небывалая честь – егерь явился в открытую…