Голос был незнакомый. Но слышно было отменно – как из соседней комнаты. Как будто Павла сидит в офисе и договаривается о съемке с очередным героем очередной передачи…
– Путник, Путник, алло!..
– Какие вы все сволочи, – сказала Павла прочувственно.
Наверное, ей следовало придумать что-нибудь поумнее – однако голова соображала плохо, да и потом звук, послышавшийся в ответ из трубки, здорово ее позабавил.
– Катитесь, – она подумала, какое бы словечко ввернуть, но ни до чего по-настоящему весомого так и не додумалась. – Катитесь… на фиг.
Телефон замолчал.
И, как ни пыталась Павла реанимировать его – больше не ожил. Сделался бесполезен.
…А потом показалась дорога – но Павлина радость была преждевременной, потому что дорога оказалась узкой, явно периферийной и совершенно пустой; вспомнились, как обрывки бреда, прыгающий свет фар и стволы по обе стороны, будто забор…
Она потеряла полчаса, пытаясь вспомнить, откуда приехала машина и куда она направлялась. Не вспомнила, плюнула и пошла наугад.
Солнце подернулось пленкой. Павла брела, часто облизывая пересохшие губы, и на ближайших к дороге стволах ей мерещились синие коробки таксофонов.
Потом обнаружился туристский приют – деревянный навес, составленные в круг пеньки и, что самое приятное, любовно вычищенный и украшенный источник. Павла напилась из горсти, рукава ее куртки промокли по локоть, но ей уже было все равно; вода произвела на нее странное действие. Будто та гадость, которой она надышалась во время похищения, снова активизировалась и потребовала реванша.
Она успела добраться до навеса и разорить аккуратную стопку сложенных под брезентом матрацев.
И, еще ощущая кожей влажные рукава куртки, уже видела бахрому сталактитов на сводчатом потолке, фосфоресцирующие пятна лишайников и высокий хоровод светящихся в темноте жуков.
* * *
За каждым поворотом ей чудилась высокая фигура с хлыстом.
Теперь она чувствовала себя лучше – ей, пожалуй, хватило бы сил уйти от погони. На много переходов вокруг Пещера была спокойна – но сарну не покидало тягостное чувство опасности.
Она долго вылизывала ложбинку, на дне которой тек ручеек. Осушала языком крохотное русло и терпеливо ждала, пока оно увлажнится снова; Пещера молчала, но в самом ее молчании сарне чудился страх. Пещера ждала пришельца с хлыстом – если он открыто появился однажды, то почему бы ему не прийти снова?
И он пришел. И чуткие уши сарны снова оказались бессильны.
Смотреть в глаза – значит нападать; сарна содрогнулась, когда ее рассеянный взгляд угодил в ловушку другого, холодного, бесстрастного взгляда. Взгляда-приказа.