– Нам надо пройти, – сказал бродяга, обращаясь к лысому.
Слова ничего не решали.
Слева была скала – почти вертикальная стена в пучками колючей травы в редких выемках. Справа – обочина разбитой дороги, заросли черных шипастых кустов и полуразваленный бетонный дом. Жилище и контрольно-пропускной пункт одновременно.
– Нам надо пройти. Мы никого не трогали.
Слова были ширмой, прикрытием, позволяющим ему тянуть время. Чтобы успеть оценить расстояние до молодчика, и до громилы с черной тряпкой, и заглянуть в дуло самострела, и понять почти с отчаянием, что нет, один прыжок здесь ничего не решит, он слишком выгодная мишень, и Махи тоже…
– Пошел прочь, – красивым певучим голоском сказала толстуха с дротиком.
Самострел в руках молодчика перевел взгляд с бродяги на его спутницу и обратно; маленькая ладонь, которую бродяга сжал слишком сильно, сделалась совсем мокрой.
– Ни фига, – задумчиво сообщил хозяин самострела. – Пришел – значит пришел. И девка тоже. Нам надо девку.
Лысый поморщился. Громила оскалился. Толстуха хмыкнула, и бродяга понял вдруг, для кого предназначен дротик в ее руке.
Как только эти трое решат, что разговор окончен…
Махи. Мокрая ладонь в его руке. Собственно, для нее дротик толстухи предпочтительнее, чем…
Он перевел дыхание.
Глядя издали на бетонную развалину, он предполагал, что так может случиться. Просто у него не было выхода, потому что возвращаться…
Возвращаться.
В принципе, если он повернется и пойдет прочь – ему могут выстрелить в спину, а могут и не выстрелить. Их слишком интересует Махи…
А ей возвращаться совсем нельзя. Некуда.
Будто прочитав его мысли, девочка крепче сжала его ладонь; как бы объяснить ей, что она должна броситься на обочину? Внезапно? Чтобы очистить ему пространство?..
Теперь он смотрел на молодчика.
На его палец, лежащий на спусковом крючке.
– Или живым?.. – раздумчиво предположил громила. Лысый поморщился снова:
– Хватит вони…
Палец, лежащий на спусковом крючке, дрогнул. Мышца получила приказ сокращаться; надо полагать, для молодчика это было привычное движение, он нажимал на курок так же часто, как подносил ложку ко рту…
Махи упала на обочину. Вернее, она все еще падала, отброшенная грубо и резко, а бродяга успел кинуться на дорогу и откатиться в сторону, и там, где только что впечаталось в пыль его тело, поднялся взметенный пулей фонтанчик.
Первый бросок.
Толстуха все же кидает свой дротик – в него, вернее, в то место, где он был только что. Молодчик передергивает затвор, лицо перекошено; лысый и громила кидаются одновременно – и мешают друг другу.