В мертвой тиши она опустила взор на чашу. Брови ее приподнялись. Из-за соседнего стола вскочили любопытные, с двух сторон заглянули в ее чашу. Переглянулись, а с той стороны стола донесся нетерпеливый голос князя:
— Ну что там? Сухо?
Княгиня смолчала, Круторог сидел с каменным лицом, а другой богатырь ответил с недоумением:
— Да нет… Есть вино. Но мало.
— На донышке, — добавил второй.
— Наполовину, — поправил первый.
За столами смотрели то на жену князя, то на Круторога, то на князя Владимира. Владимир спросил у Белояна раздраженно:
— Разве такое может быть? Если верность — то верность, если измена — то измена! Как можно наполовину?
Белоян в растерянности развел руками. Владимир перевел горящий взор на жену князя. Круторог протянул к ней руку, сжал ободряюще ее узкую красивую кисть с длинными пальцами. Княгиня воскликнула, словно от прикосновения мужа обрела силы:
— Будь проклята ты, чаша, за свою ложь!.. Ты что же, не знаешь, что я лишь единожды нарушила девичью честь, когда убежала тайком из родного терема к молодому витязю, с ним целовалась и миловалась, уговаривалась бежать, если меня не отдадут за него?.. Но потом он сумел добиться моей руки, и теперь он муж мой, которому я не изменяла вовеки!
Чаша пошла вниз, налившись тяжестью. Княгиня удержала над самым столом, и все увидели светлое вино, что заполнило чашу до краев. Палата загремела такими восторженными воплями, что в раскрытые двери начали вбегать испуганные челядинцы, повара.
Круторог заметно посветлел, встал, обнял жену. Она поднесла ему чашу, они припали к ней вдвоем, а в палате все встали, орали и ликующе колотили кубками, а при ком были ножи или мечи, стучали ими по железу.
Владимир встал, совсем с некняжеской торопливостью обогнул длинный стол. Воины орали ликующе, кто-то выкрикнул здравицу и князю Владимиру, но одинокий голос потонул в восторженных кличах в честь княгини. Круторог и княгиня уже допили вино, у него только рожа побагровела, но глаза блестели, как у большого довольного кота, что стянул самую большую рыбину из-под самого носа повара на кухне, а княгиня прижималась к нему чуть смущенно, больно громко орут и славят, но вид у нее был гордый и достойный, только щеки раскраснелись, как у юной девушки.
Владимир обнял князя, тот крепок, как старый дуб, поклонился княгине:
— Спасибо… Спасибо вам! Хоть вы… Вы показали, как надо…
Дрожащими руками он снял с шеи золотую цепь с алатырь-камнем. Круторог понял и слегка склонил голову, но так, чтобы не выглядело поклоном. Владимир надел ему цепь, поправил камень на груди сверкающей стороной вверх, а для княгини снял с мизинца большой перстень с загадочно горящим зеленым камнем: