Пока поднимались по высокой лестнице в горницу, Белоян бубнил в спину:
— У каждого честолюбивого князя… царя, короля, императора или просто вождя племени… есть заветная мечта, которой не всегда делится даже с женой… Да, ты знаешь, о чем я… Создать новое государство! Самое лучшее, самое здоровое, самое красивое! Заложить в самом начале такие законы, чтобы не только выжило, но с каждым поколением множились доблесть, честь, справедливость!.. Ты что же, думаешь, народ признал тебя, что ты такой красивый и бьешься двумя мечами?.. Народ ощутил, что ты душу отдашь за Новую Русь. Я не говорю про сердце, но душу отдашь. И даже твоя безумная… да-да, безумная попытка добыть себе в жены самую лучшую в мире невесту — тоже во славу Новой Руси! Кто не знает, как за ее руку бьются владыки мира: германский император, индийский царь, персидский падишах?
Владимир огрызнулся с болью в голосе:
— Я все равно ее возьму!!!
Вместо ответа сзади послышался звериный рык. Стремительно повернулся с небесным мечом в руке. Шерсть на Белояне стояла дыбом, как иглы на рассерженном еже, глазки стали желтые, как янтарь, а в пасти недобро блеснули длинные клыки.
— Ты чего?
Вместо ответа Владимир снова услышал глухое рычание, что зародилось глубоко, начало нарастать, но верховный сумел задавить свою звериность, проговорил хрипло:
— Сюда идет Старый.
— Ну и что? — поморщился Владимир. — Останься.
— Не могу. Он меня не любит. Княже, я зайду потом, договорим.
Дверь распахнулась, Владимир смотрел, не веря своим глазам, на упавшие со звоном на пол половинки железного засова. Через порог по-волчьи неслышно шагнул маленький сухонький старик, похожий на волка как желтыми глазами, так и чем-то неуловимым, от чего перед глазами Владимира сразу возникла глухая чаща. Серый, в неопрятной душегрейке из волчьей шкуры, портки и даже башмаки тоже словно из шкуры матерого волка, вылитый волк в человечьей личине…
Владимир задержал дыхание. Темны леса за Киевом, странные и непроходимые. Дивные племена живут за непролазными болотами, за непроходимыми буреломами. Одних удалось покорить, примучить к дани, с другими разошлись ни с чем, а о некоторых только слышали… Был слух о странных лесных людях, что живут с начала света, но с другими людьми почти не знаются, ибо те для них навроде комаров-поденок, что утром вылупляются, день живут, а к вечеру мрут от старости…
Этот старик за последний год являлся уже трижды. Его окрестили Старым Волхвом, потому что умел больше, чем другие люди, значит — волхв, а старым — за брезгливое отношение к нарядным парням и девкам, к печам с трубой, к мясу, жаренному на сковородах вместо вертелов…