Это был удар отчаяния. Но это был удар.
С тем же успехом можно было бы попытаться опередить собственную тень. Меч свистнул у самого лица Пустотника, и тот проводил оружие спокойным насмешливым взглядом. Он не пытался парировать, уклоняться; он вообще не делал почти никаких движений — и тем не менее Харон промахнулся. Не меняя позы, Пустотник небрежно хлестнул ланисту по щеке, и Харон отлетел в сторону, оседая на песок. Галерка одобрительно засмеялась, легкие аплодисменты порхнули по трибунам — людям понадобилось очень немного времени, чтобы научиться получать удовольствие от чужого позора. Всего два дня.
Харон лежал навзничь. Щека его горела. Голова ланисты была неестественно вывернута, и краем глаза он видел запасной выход на арену, толпящихся у проема угрюмых бесов из чужих каркасов, видел белого, как мел, Кастора, привалившегося к барьеру… Несколько раз Кастор пытался оторваться от обитого плюшем бордюра. Его вело в сторону, ноги подгибались, и кто-нибудь из стоявших рядом бесов поддерживал Кастора, стараясь не глядеть в безумные, воющие глаза старейшего из бессмертных, и помогал вернуться на место. Уйти ему не предлагали, да и не ушел бы он никуда.
Губы Харона тронула усмешка — труп, мумия усмешки, разлагающаяся и страшная. Он еще успел заметить, как бесы расступаются, оборачиваясь назад, а потом над ним склонилось лицо. Скуластое, чуть раскосое, с прядью жестких черных волос, падающей на лоб — и губы ланисты еще раз шевельнулись… неслышно, беззвучно…
Здравствуй, Марцелл, молчал Харон, что скажешь?… А я вот, сам видишь, — лежу… совсем…
Здравствуй, Харр, молчал Марцелл, зря ты это, полежал — и будет… Давай, я тебе помогу, держи руку… вот так, не спеша, потихонечку…
Неподвижный Пустотник стоял в центре арены. В пяти шагах от него они двинулись в разные стороны, обходя центр по кругу.
Трибуны молчали.
2
Не чувствовал я его. Ненавидел — да, боялся — еще бы, но… Не чувствовал. Полуприкрытая дверь, за которой… Зря мы их Пустотниками прозвали. Было, было дно у этой пропасти, что открывалась за дверью; далеко, дико далеко, не долететь… и что-то там ворочалось на дне, скрежеща чешуей, глухо порыкивая, вытягиваясь в полный рост…
Нет. Не чувствовал я его. И поэтому знал — промахнусь.
Одно мучило меня — почему вчера Кастор кинулся на Пустотника? Гордость, жалость — или понял что-то битый бес, увидел шанс, зацепку — и бросился в пропасть, да не успел?! Я ослабил перевязь, поправил трезубец за спиной и прислушался. Нет, Пауков в цирке не было, их бы я почуял наверняка. Один, один пришел, гад скалящийся, один, но — промахнусь. Как Харон. Как Кастор. Не чувствовали мы его. А он нас — да. Злобу нашу, страх, ненависть… Наверняка бил.