Михал Радзивилл же, довольный собой — он выполнил-таки слезную просьбу Аннуси помирить короля и «дядю Богуслава» (пусть и не без помощи прусского курфюрста), — решил отдохнуть от ратных и прочих дел и погулять на свадьбе. На этот раз у Яна Замойского, который намекал на скорую женитьбу еще на свадьбе Кмитича. Замойский обручился с миловидной фрейлиной польской королевы Марией д’Аркьен. Михалу и так нужно было в Варшаву — забрать картину «Огненный всадник», а теперь еще можно было и расслабиться на вяселли. Правда, визит к Тарковскому принес Михалу одни огорчения. Старик Тарковский… умер. Его экономка поведала грустную историю.
— Когда шведы и немцы вернулись в город, — говорила женщина, утирая слезы, — к нам пришел целый отряд — несколько поляков и один немецкий офицер. Они принялись бить и пытать пана Тарковского, чтобы тот отдал коллекцию. Пан Тарковский говорил им, чтобы сами обыскали дом, мол, все разворовали. Те не верили, но в конце концов ничего не нашли и пообещали еще вернуться. Пан Тарковский тогда перепрятал ваши, пан Радзивилл, картины.
— У меня там одна картина была, — уточнил Михал.
— Ну, это мне неведомо, ясновельможный пан. Он отдал несколько самых ценных картин пану Дворжецкому, а сам через день умер. Его хватил удар. Уже не молод, а тут такие тревоги!.. — и женщина разрыдалась. Михал сунул ей несколько талеров, пожелал крепиться и молиться за душу пана Тарковского и отправился к пану Дворжецкому по указанному адресу. Жил тот неподалеку, на Королевском шляхе. Увы, и здесь Михала ждало разочарование. Боясь за ценные картины, Дворжецкий также счел лучшим не держать их в неспокойном городе, где перед отступлением как немцы, как шведы, так и поляки рыскали по всей Варшаве, увозя все ценное.
— Я погрузил картины в карету пана Немоевского. У него под Варшавой поместье, около Старой Вески.
— Старая Веска! — обрадовался Михал. — Там у моего кузена Богуслава Радзивилла маентак!
— Так, пан, — кивнул своей бородкой Дворжецкий, — туда не дошли шведы, и он собирался там спрятать ценный груз. Увы, пан Радзивилл! — Дворжецкий опустил свои печальные коровьи глаза. — Сожалею, но обстоятельства вновь вмешались! Немоев-ский не доехал до своего маентка, который был сожжен и разграблен не то чехами, не то венграми этого мерзавца Ракоши.
Михал посерел.
— Значит, вы не имеете никакого понятия, где сейчас находится моя картина?
— Так, пане, — кивнул своей бороденкой Дворжецкий, сердечно переживая о случившемся, — будь моя вина хоть какая-то, я возместил бы вам потерю с радостью. Но ведь война! Картину не смог у себя держать пан Тарковский, царствие ему небесное, а уж я и подавно испугался, когда начались грабежи! Возможно, было бы лучше, если бы пан Тарковский никуда картины не отдавал. Но он испугался, что тот немец вернется, и решил перестраховаться.