— Исчезла навсегда? — закончила за меня Алона. — И никакого света, никакого мохито, никаких обувных магазинов, — тихо пробормотала она.
— Что?
— Ничего, — покачала головой Алона. Она откинула волосы назад, заправив их за уши, и развернулась ко мне. — Ну, скажем, я поверила тебя. И как же мне перестать исчезать?
А вот и самое сложное. Кто сказал, что у Бога нет чувства юмора?
— Ты должна быть хорошей.
— Ну да, — скорчила она гримасу.
— Я не шучу.
В отдалении прозвенел звонок, означающий, что закончился первый урок. Я не мог больше терять время, иначе все старания мамы будут напрасны. Я вышел из машины, держа в руке ключи и мобильный, и направился через стоянку к школе, надеясь, что Алона последует за мной.
— Быть хорошей? — прошипела она, выбравшись из машины. — Ты же сказал, что это никак не связано с раем, или адом, или грехами, или…
— Нет, я сказал, что все не объяснить одними этими терминами. Слишком много подводных камней, слишком много оттенков серого, если смотреть на все со стороны религий.
— Но «быть хорошей»? — Она взмахнула руками. — Это то же самое, что «относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе» и «не делай другим то, чего не хочешь, чтобы делали тебе».
— Да, но это еще и основной научный принцип, — заметил я. — Спроси у любого из научного клуба. Здесь ты прежде всего представляешь собой энергию. Когда ты позитивна, энергия прибывает к тебе, помогая оставаться тут. Негативная же энергия, выплескиваемая, когда ты говоришь о других людях умные гадости, опустошает тебя. Говоря простым языком, ты как батарейка. Будешь хорошей — произойдет перезарядка.
Алона резко остановилась.
Глянув через плечо, я увидел, что она стоит, скрестив руки на груди.
— Я — батарейка?
— Я сказал: говоря простым языком… но, да.
В ее глазах плескался вызов.
— Я не собираюсь говорить «как здорово!», когда идет дождь, что уродливые люди красивы и что мне нравится твоя футболка.
— А что не так с моей футболкой? — разозлился я.
Алона проигнорировала меня.
— Не буду, и все тут. Я слишком много лет лгала. — Ее лицо потемнело. Никогда я еще не видел ее такой.
Я вспомнил, как она напряженно застыла, когда ее мама вышла из дома, и почувствовал, как злость утихает.
— Тебе не нужно лгать. На самом деле, этого и нельзя делать. Тебе нужно быть искренней, помнишь?
Она кивнула.
— Ты только что сказала неприятные слова о моей футболке, поэтому скажи теперь что-нибудь хорошее.
Алона выгнула бровь.
— Об этой футболке? Невозможно.
Я вздохнул.
— Как хочешь. Твоя же судьба решается. Хочешь провести остаток времени…