Впервые в жизни Нина видела настоящий балет — музыка, танец совершенно захватили ее, и Сергею приятно было сознавать, что это он доставил ей такое удовольствие. Когда очередной шквал аплодисментов сменял музыку и артисты выходили на авансцену кланяться, она некоторое время так и оставалась неподвижной, уронив руки на алый бархат ложи, а потом оборачивалась к нему оживленно сияющим лицом и смотрела на него с такой нежной признательностью, что у него прерывалось дыхание. Уж если хмурая и резкая она ему нравилась, то за такую он бросился бы в огонь.
Вернувшись из театра, они поужинали на кухне и в какой-то неловкости остались сидеть за столом. За окном было темно, пора было спать. Сергей включил транзистор, повертел ручку настройки. «О любви немало песен сложено, я спою тебе, спою еще одну…» — без голоса, но душевно пел по радио Марк Бернес. На другой волне диктор зачитывал отчет о пленуме ЦК КПСС, решавшем хозяйственные вопросы.
— Не надо, — сказала Нина, и он выключил приемник.
— Тебе понравился спектакль? — спросил он.
— Да, — кивнула она. — Очень!.. — и добавила: — Жалко Хозе…
— Он убил Кармен, а ты его пожалела, — улыбнулся Сергей.
— Но ведь она его довела… — и, подумав, сказала. — Тогда уж убил бы лучше тореадора. А она поревела бы день-другой, и позабыла….
Сергей усмехнулся, но не сказал ничего. Они посидели в молчанье еще. Потом Нина решительно поднялась, повязала фартук и принялась мыть посуду. Сергей тоже встал. «Я постелю», — сказал он уходя.
Когда Нина вошла в комнату, свет был погашен, слабо горел только торшер у стены, а в полумраке белела чистыми простынями застеленная тахта. В изголовье, тесно соприкасаясь, лежали две подушки.
— А ты где ляжешь? — спросила она.
— Вот здесь с краешку, — показал он на тахту.
— Еще чего!.. — грозно сказала она. — И не выдумывай!
— Но у меня нет раскладушки…
— Ложись на полу!
— На полу холодно…
— Перезимуешь!..
Она решительно взяла крайнюю подушку и положила ее в кресло на другом конце комнаты.
— Ладно, — покорно сказал Сергей. — Укладывайся. Я как-нибудь устроюсь.
Он покурил на балконе, а когда вернулся, Нина лежала, натянув одеяло до подбородка и прикрыв глаза. Он тихо разделся, поколебавшись, снял и майку, обнажив свой загорелый, с сухими четкими мышцами торс теннисиста. Потом подошел и сел с краюшку к ней на тахту.
Нина открыла глаза.
— Во, явился, Аполлон Бельведерский! — насмешливо сказала она.
— Нина, не будь жестокой, — проникновенно попросил он. — Я окоченею на полу, и завтра ты найдешь мой хладный труп. У меня даже постелить нечего… Можно, я лягу с краю, но под другим одеялом? Я буду паинькой…