— О чем ты задумался, лучший из мужчин?
— О тебе, моя сладкая мечта, — откровенно признался он. — Я думал о том, как завоевать твое сердце, моя королева.
— Глупенький, — проворковала Лайла, скользнув на ложе, и призывно протянула руку. — Ты давно уже завоевал мое сердце. Ты завоевал мою душу, ты пленил мое тело. Иди же и насладись тем, как нам хорошо вдвоем!
Али-Баба поймал ее руку и, перевернув, поцеловал в ладонь.
— Удовольствие всегда бывает более острым, — заметил он, — когда аппетит возбуждается медленно и ждать приходится долго. Ты, мой прекрасный цветок, иногда бываешь нетерпелива. Позволь же научить тебя сдержанности и неторопливости в постижении великой науки любви.
Он губами дотронулся до ее пальца и принялся сосать, не отрывая от Лайлы молящего взгляда прекрасных глаз.
— О Аллах, как же ты бываешь дерзок на ложе, как не похож на того Али-Бабу, которого я встречаю у дверей, — пробормотала она, против воли зачарованная и заинтригованная. — Твои слова заставляют мое сердце биться быстрее.
— И это тоже урок в бесконечной, как сама жизнь, великой науке. Чего ты тебе хотелось сегодня? Какой урок ты готова усвоить?
— Тот, который ты готов мне преподать…
— Тогда мы сегодня станем рабом и владычицей. Я буду умелым и щедрым на ласки рабом. А ты — нетерпеливой и жаждущей страсти королевой.
В глазах Али-Бабы играл смех. Но в глубине души он готов был отказаться от любых игр, боясь, что это спугнет его прекрасную ханым. К его удивлению, Лайла мгновенно приняла эту игру и произнесла:
— Почему ты говоришь со мной, как с равной? Я — твоя королева. А ты всего-навсего мой раб. — Лайла вдруг ощутила, как трепещет в груди сердце, и, чтобы заглушить его стук, продолжала немного громче: — На этот раз я прощаю тебя, поскольку ты не знаешь наших обычаев, но впредь ты должен повиноваться своей госпоже. Мне не раз приходилось бить палкой непокорных рабов. Ты прекрасен, но недостаточно смирен, а я пока не хочу отсылать тебя на поля или в рудники.
«О Аллах, да она не играет! Она стала королевой, владычицей неведомой страны… Мне кажется, даже цвет глаз ее стал на миг иным! Ну что ж, моя прекрасная, да будет так! Тогда я стану рабом твоих желаний, но стану и смелым и гордым учителем, что превыше всех радостей ценит радость высокого мига подлинного единения». Али-Баба сбросил с себя платье и упал на колено перед ложем. Но глаза его были глазами великого воина, пусть закованного в цепи, но не сломленного.
— Я говорю с тобой так, моя королева, — произнес он, — потому что из всех мужчин, которых ты встречала на своем пути, я единственный равен тебе по рождению. Говорят, у тебя нет сердца, но я этому не верю. Как может столь прекрасная и мудрая правительница оказаться бессердечной? Поверь, я уже почти влюблен в тебя!