Пауль вспомнил Вевельсбург и слова фюрера о том, что сокровища и шедевры цивилизации не могут принадлежать неполноценным народам, потому как они не способны их оценить и насладиться ими.
«Представьте себе какого-нибудь дикого казака, с умилением слушающего симфонию Баха или со слезами на глазах рассматривающего картины Рембрандта.
Абсолютно невозможно такое представить, потому что этого не может быть. Поэтому шедевры должны изыматься, так же как и сырьевые ресурсы…»
Штольц довольно улыбнулся, одно «сокровище» он уже изъял у славян. А сколько еще отнимет…
Штольц возвращался и возвращался в воспоминаниях в старинный замок. Он был потрясен тем, о чем говорил в своем докладе Генрих Гиммлер. Оказывается, огромные средства и ресурсы, которыми располагает рейх, в настоящее время направлены на освоение и внедрение сверхновых технологий, вывезенных из Тибета, для создания сверхмощного ядерного оружия, не имеющего аналогов в современном мире. Оружия, способного уничтожать одним ударом целые города и даже страны. Одно нажатие пусковой кнопки где-нибудь под Берлином, через час-два удар — и нет Лондона или Москвы. Вообще нет, как будто и не было. Только выжженная пустыня вроде Сахары. Более того, это сверхоружие будет иметь средства доставки к цели, недосягаемые для средств обороны противника. Противник не сможет никак и ничем предотвратить удар колоссальной разрушительной силы в свои жизненно важные точки. Он просто перестает существовать. Обладание таким оружием изменит мир. Мы будем диктовать свою волю всему человечеству по праву сильнейших.
Уже сейчас начаты испытания летательных аппаратов, не требующих аэродромов базирования, не имеющих летных ограничений в пилотировании на любой, даже сверхмалой высоте…
Штольц был в полной эйфории от женщины-богини, находящейся рядом, от пьянящей и недосягаемой ее близости. От старого, выдержанного несколько десятков лет в его погребах вина, греющего его кровь. От избытка информации, которой он обладал и которая не находила выхода и буквально распирала его. И он заговорил. Ему вдруг захотелось поделиться всем этим, разделить свой восторг, чувство причастности к предстоящим великим свершениям… Он стал рассказывать обо всем Ольге. Он говорил долго, быстро и несвязно, взахлеб, и получал от этого истинное наслаждение. Он говорил бы еще и еще, если бы она не закрыта его уста ладонью. Он поцеловал ее ладонь и мгновенно остыл. Он вдруг осознал, что совершил сейчас страшное преступление. Он раскрыт величайшие тайны… Но он сам не мог понять, как это произошло. Он посмотрел на Ольгу. Та беззаботно смеялась, кружась в танце вокруг кресла, в котором сидел Пауль.