— Да, — ответила она, но это «да» прозвучало как-то вяло, без энтузиазма. На уме у Тины были вещи поважнее.
— Это не то, что ты собиралась рассказать мне, Тина, — тихо сказал он.
— Откуда ты знаешь? — Ее голос сорвался от волнения. Неужели он обо всем догадался по каким-то одному ему заметным признакам?
Его глаза смотрели нежно и заботливо, приглашая ее во всем ему довериться.
— Я почувствовал, как ты дрожала, — объяснил он, подтверждая, что не пропустит ни малейшей перемены в ее облике или поведении.
Решимость боролась с сомнениями. Наступал важнейший момент в ее жизни. Больше откладывать объяснение было нельзя. Она твердо считала, что поступила правильно, и надеялась, что Дьюк тоже решит так.
Она положила руку ему на грудь, прямо над сердцем, желая чувствовать его биение, обвила его своими ногами. И все-таки слова подбирались с трудом, а горло внезапно пересохло.
Сглотнув, она похолодела под его спокойным, уверенным взглядом и на миг замешкалась. Фразы не складывались, рот не желал открываться. Наконец странно бесцветным голосом, не выдававшим внутреннего напряжения, Тина произнесла:
— Я на третьем месяце беременности, Дьюк. Ты скоро станешь отцом.
Тина заметила, как в глазах Дьюка вспыхнуло изумление, услышала, как он с шумом выдохнул воздух. Выждав несколько секунд, он потянулся к ней, обнял, прижал к своей груди так, что его подбородок уперся в лоб Тины.
— Это вышло случайно? — спросил он тихим, лишенным каких-либо эмоций голосом, точно речь шла о какой-то совсем незначительной вещи.
— Нет, это произошло не случайно, — ответила она. В ее душе решимость наконец победила все колебания. Твердым голосом, позволявшим сохранить между ними дистанцию, если бы он стал возражать или упрекать ее, Тина спокойно заявила: — Я сделала это намеренно, Дьюк. Я хочу иметь от тебя ребенка.
Обнимавшие ее руки не разжались. Волна облегчения прошла по телу Тины, напряжение спало. Дьюк не оставит ее. Она почувствовала, как легко прикасаются к волоскам на ее виске его теплые губы, и сразу успокоилась, точно знала, что ей уже ничего не грозит.
— Такая смелая, такая независимая, — шептал ей в ухо Дьюк. — Безрассудно смелая и безмерно независимая. Ты живешь, словно завтра может и не наступить, а бояться нечего и некого.
В его голосе звучало глубокое восхищение, едва ли не благоговейный ужас. От удовольствия у Тины зазвенело в ушах, но она тут же опомнилась — слова Дьюка были полны скрытой иронии.
— Не надо преувеличивать, — поскромничала она, а затем, испытывая страстное желание узнать, что же он скажет, спросила: — Ты рад, что у нас будет ребенок, Дьюк?