Берджесс провел чувствительными кончиками пальцев по этой части страницы, нащупывая подчистки.
— Текстура не тронута, — сказал он.
Хендерсон со стуком поставил локти на стол и уронил голову на руки.
Метрдотель взмахнул руками:
— Я доверяю этой книге. Эта книга говорит мне, что мистер Хендерсон вчера был здесь один.
— В таком случае нам она говорит то же самое. Запишите его имя, адрес и все такое на случай, если понадобятся дополнительные показания. Хорошо, давайте следующего. Митри Малофф, официант, обслуживающий этот столик.
Перед глазами Хендерсона мелькали действующие лица, и только. Этот сон, эта странная шутка, или что это было на самом деле, продолжалось.
Это уже превращалось в комедию. Если не для него, то, во всяком случае, для остальных. Вновь вошедший бросил взгляд на детектива, который что–то записывал. Он скрестил большой и указательный пальцы, как в старой рекламе тоника для волос.
— Нет, нет, прошу прощения, шельтмены. Мое имя пишется с «Д», только «Д» не мое.
— Тогда какой в этом «Д» смысл? — спросил один из них у своего соседа.
— Меня не волнует, как именно оно пишется, — сказал Берджесс. — Вот что я хочу знать: вы обслуживаете столик номер двадцать четыре?
— Все столики в этом зале, от десятого и до двадцать восьмого, мои.
— Вы вчера обслуживали этого человека за двадцать четвертым столиком?
Он будто бы вел светскую беседу.
— Ну да, конечно! — просиял он. — Добрый вечер! Как вы поживаете? Вы скоро прийти к нам опять, я надеюсь!
Очевидно, он не догадывался, что перед ним полицейские.
— Не придет, — жестко сказал Берджесс. Он хлопнул ладонью по столу, чтобы прервать поток любезностей. — Сколько человек сидело за столом, когда вы его обслуживали?
Официант казался озадаченным, как человек, который хочет сделать как лучше, но не может взять в толк, чего от него хотят.
— Он, — сказал он. — Он, и не один польше.
— И никакой леди?
— Никакой леди. Какой леди? — И он добавил с невинным видом: — А что? Он потерять какую–то леди?
Послышался стон. Хендерсон приоткрыл рот и судорожно вздохнул, словно ему причинили невыносимую боль.
— Именно.
— Вот–вот, именно что потерял, — подхватил один из них.
Официант понял, что попал в точку, застенчиво поморгал, но так, очевидно, и не понял, чем так угодил им.
Хендерсон заговорил каким–то жалким, потерянным голосом:
— Вы отодвинули для нее стул. Вы открыли меню и положили перед ней. — Он постучал пальцами по своему лбу. — Я видел, как вы это делали. Но нет — выходит, вы ее не видели.
Официант принялся уговаривать его с восточноевропейским дружелюбием и бурной жестикуляцией, без малейшей враждебности.