— Хотите сигарету?
Хендерсон насмешливо посмотрел на него:
— Что такое стряслось?
— Не надо так, — хрипло возразил детектив, продолжая протягивать пачку.
Наконец Хендерсон нехотя взял одну сигарету — не столько потому, что ему действительно хотелось курить, сколько для того, чтобы отодвинуться подальше. Взгляд его казался ожесточенным. Он демонстративно вытер белый цилиндрик о рукав, прежде чем сунуть его в рот.
Берджесс дал ему прикурить. Даже на этот жест Хендерсон ответил презрительным взглядом, глядя ему в лицо поверх язычка пламени:
— Что это значит, уже наступил день казни?
— Я понимаю, что вы сейчас чувствуете… — мягко начал Берджесс.
Хендерсон рывком приподнялся на койке.
— Вы понимаете, что я чувствую! — гневно воскликнул он. Он указал пальцем на ботинки детектива, осыпав их пеплом. — Ваши ноги могут идти куда хотят! — Он ткнул пальцем в свои ботинки. — А мои — нет! — Его рот искривился. — Уходите отсюда. Уходите. Идите, откуда пришли, и убейте еще кого–нибудь. Поймаете кого–нибудь свеженького. Я уже подержанный товар, отработанный материал.
Он снова откинулся назад, выпустив струйку дыма вдоль стены. Дым быстро добрался до спинки койки и вернулся к нему.
Они больше не смотрели друг на друга. Берджесс стоял молча, но не уходил. Наконец он произнес:
— Насколько мне известно, вашу апелляцию отклонили.
— Да, мою апелляцию отклонили. Теперь нет никаких препятствий, ничто больше не помешает, никто не погасит ритуальный костер. Теперь я качусь вниз на полной скорости, никто больше не остановит падения. Теперь людоеды не останутся голодными. Теперь они сделают все быстро, ловко и аккуратно. Отличная работа. — Он повернулся к своему собеседнику: — Почему у вас такой скорбный вид? Жалеете, что нельзя продлить агонию? Жалеете, что я не могу умереть дважды?
Берджесс поморщился, словно ему попалась скверная сигарета. Он наступил на окурок.
— Это удар ниже пояса, Хендерсон. Я ведь даже еще не показал вам кулак.
Какое–то время Хендерсон пристально смотрел на него, как будто только что заметил в его поведении нечто такое, чего до сих пор не мог разглядеть за красным туманом гнева, застлавшим все его чувства.
— Что вы хотите сказать? — спросил он. — И что, вообще, привело вас сюда теперь, через несколько месяцев?
Берджесс потер затылок.
— Даже не знаю, как это объяснить. Странная вещь для сыщика, — признал он. — Конечно, моя работа закончилась, когда Большое жюри предъявило вам обвинение и вы предстали перед судом. Мне трудно говорить об этом, — беспомощно закончил он.
— Почему? Что тут трудного? Я всего лишь узник, приговоренный к смерти.