Раздался треск, я почувствовал, как волосы мои встают дыбом, но не остановился.
Тропа начала довольно резко изгибаться, как бы возвращаясь к исходной точке. Я сделал шагов десять, и мне показалось, что нечто невидимое противится моему дальнейшему продвижению вперед. Передо мной как бы вдруг вырос барьер, сделанный из тьмы, из загадочного вещества. Барьер этот не давал мне сделать ни шагу.
Я боролся как мог. Я вдруг догадался, что это Первая Вуаль. Если ее преодолеть, то как бы докажешь, что сам ты тоже стал частью Образа. Уже только поднять и опустить ногу было невыносимо трудно. Из волос сыпались искры.
Я сосредоточил все свое внимание на изгибе светящейся волшебной линии. Я двигался вдоль нее, тяжело дыша.
Вдруг сопротивление ослабело. Преграда исчезла так же внезапно, как появилась. Я преодолел ее, я чего-то добился!
Я отвоевал часть самого себя.
Я видел похожую на пергамент кожу мертвых узников Аушвица, их конечности, похожие на палки. Я присутствовал на суде в Нюрнберге, я помнил это. Я слышал голос Стивена Спендера, читающего свою «Вену»; я видел мамашу Кураж на сцене в ночь премьеры брехтовского спектакля; я видел, как ракеты выползают вверх из своих металлических гнезд: Пенемюнде, Ванденберг, мыс Кеннеди, Кызылкум в Казахстане… собственными руками я касался Великой Китайской стены. Мы пили пиво и вино, и Шахпур сам сказал мне, что мертвецки пьян. Забравшись в зеленые леса Западной резервации, я за один день снял три скальпа. Я мурлыкал песенку, когда мы маршировали в колонне. Я вспомнил ее начало: «Aupres de la Blonde»[7]… Я вспоминал, вспоминал… свою жизнь в Тени, которую сами его жители называют Землей. Еще три шага, и в руке у меня откуда-то появилась окровавленная шпага; я увидел троих мертвецов и собственную павшую лошадь — я бежал от Великой французской революции. И еще многое, очень, очень многое… Я возвращался назад.
Еще шаг.
Шаг назад…
Мертвецы. Они окружали меня со всех сторон. Чудовищный запах разлагающейся плоти висел в воздухе; я услышал истошный визг собаки, забитой ногами до смерти. Клубы черного дыма застилали небо, свистел ледяной ветер, несущий мелкий противный дождь. Горло мое горело, руки дрожали, голова была как в огне. Я, спотыкаясь, брел по пустынным улицам, перед глазами плыл туман: меня пожирала лихорадка. Сточные канавы были завалены мусором, дохлыми кошками, содержимым ночных горшков. Раздался звон колокольчика: мимо с грохотом проехал воз, доверху нагруженный трупами, и обдал меня грязью и ледяной водой.
Долго ли я так брел, не знаю. Потом какая-то девица схватила меня за руку, и я разглядел череп — точнее, кольцо с черепом у нее на пальце. Она отвела меня к себе, но обнаружилось, что у меня, во-первых, нет денег, а во-вторых, я в бреду. По размалеванному лицу женщины пробежала гримаса ужаса, на губах задрожала блуждающая улыбка, она выбежала из комнаты, а я упал на ее постель и потерял сознание.