Фонтенбло
Декабрь 1810 года
— Прочесть вам? — предлагает Гортензия. Она откладывает кисть в сторону. После того как Наполеон в прошлом месяце подарил мне эту комнату, я учу ее живописи. Она хорошая ученица, но, кажется, слишком быстро утомляется.
— О Фердинанде там все равно ничего не пишется, — устало отвечаю я. — А уж об Адаме — тем более.
— Этого вы не знаете.
Но я знаю. Ее мать в бытность императрицей, может, и любила посплетничать, но только не мой отец. Она достает письмо из уже вскрытого конверта и начинает:
«Дражайшая моя Мария! Ты пишешь, что чувствуешь себя лишенной свободы, но уверяю тебя, эти месяцы пролетят быстро, и ты скоро познаешь радости материнства. Господь подарил мне тринадцать детей, и хотя некоторых из них Он очень рано принял назад в Свои объятия, я всегда буду благодарен Ему за их, пускай мимолетное, присутствие на этой земле. Что бы ни ожидало тебя в будущем феврале — мальчик или девочка, живой или мертворожденный ребенок, — знай, что императорский дом Габсбургов-Лотарингских тобой гордится.
В прошлом месяце я отправил к тебе князя Меттерниха с подарком и получил известие, что ты больше не принимаешь гостей мужского пола наедине. Если это так, я сожалею, что это коснулось и князя тоже. Я полагал, у императора больше здравомыслия».
Гортензия опускает письмо, и мы молча глядим друг на друга. Мой отец прекрасно знает, что каждая крупица адресованной мне корреспонденции прочитывается наполеоновскими министрами, тем более письма из Австрии.
— А ведь это реприманд![10] — говорит она наконец.
— Да, — соглашаюсь я.
После того как в сентябре Наполеон объявил при дворе о моей беременности, он запретил мне покидать дворец. Теперь мне не разрешаются даже прогулки с Зиги. Как будущей матери императорского наследника мне запрещено все, что может быть опасным в физическом и моральном отношении. Когда я попыталась возразить, что, мол, тюрьма не лучшее место для рождения ребенка, он спросил, каких занятий мне больше всего недостает.
— Да всех! — с негодованием ответила я. — Свежего воздуха, прогулок по саду…
И тогда он приказал посадить зимний сад в самом дворце. А когда этого оказалось недостаточно, чтобы убить скуку, построили еще и студию для занятий живописью.
По правде сказать, в беременности оказались свои плюсы: я, например, теперь наслаждаюсь сном в одиночку, могу есть, что захочу… Сегодня на завтрак пила кофе с густыми сливками и булочками, а вечером буду миндальное молоко со сладкой выпечкой. Но это слабое утешение, если вынужден жить, как затворник в монастыре.