Он отрывается от колыбели, подходит к камину и начинает шагать вдоль него взад и вперед. Потом указывает на стоящее напротив кресло, и я сажусь.
— Скажи мне, Поль, зачем он это делает?
Я колеблюсь. У него и без меня сотня советчиков.
— С точки зрения придворного, — поясняет он. — Мне надо это знать.
— Эмбарго наносит ущерб их экономике. У России очень выгодная торговля с Британией.
— Что, выгоднее, чем союз? — настаивает он.
— Какой союз? Вы же подписали с царем Александром Тильзитский договор, — резко отвечаю я, не желая играть в эти игры, — а сами его условий не выполнили.
У него наливается кровью шея.
— А что, по-твоему, мне было делать? Поставить русским солдат для бессмысленной войны с Турцией?
— Но это было в подписанном вами договоре, — без смущения напоминаю я, повторяя ему в лицо то, о чем шепчутся в коридорах придворные.
Малыш поднимает плач, и из соседней комнаты влетает нянька.
— Ваше величество, сыночка разбудили!
— Пусть привыкает к громким звукам! Вы, мадам, хотя бы представляете себе, какой шум стоит на поле битвы? Орудийный огонь, ружейные выстрелы, конные атаки, подобные бурлящему потоку…
Она бережно берет малыша из колыбели и укачивает на руках.
— Этот ребенок рожден для борьбы! — заявляет Наполеон. — Именно поэтому я разрешил его мамочке, с ее безрассудной любовью, находиться с ним только ночью. Днем же, — он повышает голос, — я научу его быть бесстрашным!
Крохотный Римский король опять хнычет, нянька уносит его в соседнюю комнату для кормления, а Наполеон поворачивается ко мне.
— Он станет бесстрашным, Поль. Война будет доставлять ему такую же радость, как никчемные побрякушки — женщинам. Он будет жаждать звуков битвы. Запахов поля боя. Палатка будет для него таким же желанным домом, как дворец.
Яблоко от яблони…
Он опускается в кресло возле огня и жестом велит мне тоже сесть.
— Я запретил русским торговать с британцами, а они ослушались. Теперь еще новость: царь Александр готовит армию. Ясно, он жаждет войны.
Он или ты?
— Как думаешь, сколько надо времени, чтобы собрать полумиллионное войско?
Я сижу напротив него и смотрю, как он вынимает жестянку с нюхательным табаком и снимает крышку.
— Не знаю, ваше величество.
Он берет щепотку табака и вдыхает.
— Ты очень осторожничаешь в этом вопросе, — замечает он. — Интересно, почему?
— Потому что у нас полно внутренних проблем, — объясняю я без лукавства. — И в самой Франции, и в колониях, где все еще существует рабство.
— Так ты считаешь, надо бороться не с русскими, а с рабством?
— Да.
Он смотрит на огонь.
— Ты, Поль, человек благородный. Твой народ мог бы гордиться тобой, знай он, как ты при каждой возможности выступаешь за его свободу, даже тогда, когда понимаешь всю тщетность своих усилий.